Шенди, ты волновалась, будет ли Йоджи спасен - ну вот можешь убедиться, с ним всё более чем в порядке Сезонные вирусы не в счет )
Таймлайн - после окончания второй части. Зарисовка маленькая, и подробней об этом
читать дальшеКогда Шульдих открывает дверь, Йоджи стоит в прихожей – как будто тут и прождал полночи. А что, с этого придурка станется…
- Ну?
- Черт, холодно-то как… - Шульдих стаскивает перчатки и начинает неторопливо растирать пальцы. – Всё, походу термостат полетел нахрен. С утра машину в сервис…
- Что? – недоуменно переспрашивает Йоджи. – Ты о чем?
Шульдих неодобрительно косится на него.
- А ты зачем встал? Ходишь тут, заразу разносишь…
- Ты это специально, да? – понимающе говорит Йоджи. - Тебе же вечно надо, чтобы я помучился…
Он и вправду сейчас выглядит, словно какой-нибудь библейский мученик: бледный, иссушенный тремя днями лихорадки, «со взором горящим».
- Мне?! – Шульдих театрально распахивает глаза. - Мне надо? Да ты и сам с этим неплохо справляешься, одно удовольствие наблюдать. Антибиотик пил?
- Я тебе врежу сейчас, - тихо и очень серьезно предупреждает Йоджи. - Если не скажешь.
- Ой-ой, сколько эмоций… Ну, мальчик.
- Мальчик?!
- Ну да. Вес там, рост какие-то… Я не запомнил.
Шульдих скидывает пальто и проходит в комнату. Бросает взгляд на часы.
- Твою мать, хоть вообще не ложись уже… - Он плюхается в кресло и включает телевизор.
Йоджи с минуту зависает в прихожей, потом идет за ним. Рассеянно хлопает по карманам домашних штанов, шарит в тумбочке. Наконец, находит пачку, сует сигарету в рот и усаживается на постель, забыв прикурить.
- Слушай, - внезапно говорит он. - А… что теперь делать-то?
Шульдих равнодушно пожимает плечами.
- Бомбейцу своему звони. Жаку Шираку. Коидзуми Дзюнъитиро.
- Они-то при чем? – изумленно спрашивает Йоджи.
- А я, блядь, при чем?! – взрывается Шульдих.
Йоджи чиркает зажигалкой, но огонек не загорается. Он остервенело крутит колесико, потом отбрасывает зажигалку в сторону. Туда же летит так и не зажженная сигарета.
Некоторое время в комнате слышно только бормотание работающего телевизора.
- Как она? – наконец, спрашивает Йоджи.
- Что ей сделается? Дрыхнет давно, - завистливо говорит Шульдих.
- Ты ее… не напугал?
- Обижаешь. Я был вежлив и корректен. Пре-дель-но вежлив и корректен. Мадемуазель, сказал я… пардон, теперь уже мадам… так вот, мадам, сказал я. Оба мы тут повязаны одним узкоглазым ублюдком, только я-то не могу иметь от него детей. К счастью, конечно. Так что давайте поделимся по честному: один ублюдок - мне, другой – ва…
Йоджи срывается с постели и закрывает ему рот ладонью, припечатывая к спинке кресла.
- Не смей, понял? Никто никогда не будет называть моего сына…
Шульдих мотает головой и яростно отбрасывает его руку.
- Так, может, ты женишься на ней? Во избежание, такскть. Я и шафером могу, если что. Ты же знаешь, каждый день после шести я абсолютно свободен.
- Не начинай, а? Опять…
Йоджи выходит из комнаты, возвращается с другой зажигалкой и пепельницей. Снова садится на кровать, зябко кутается в одеяло – ночью температура ненадолго упала, но сейчас его опять начинает знобить.
- Эй, а тебе кто курить разрешил? – резко спрашивает Шульдих.
Йоджи глубоко затягивается и ухмыляется, выдыхая дым.
- А кто мне запрещал? Насколько я помню приказания за последние сутки, было «заткнись и ляг», «не выпьешь сам – волью ректально» и «гребаные тридцать девять и три, ты никуда не поедешь». Насчет сигарет распоряжений не поступало, майн гебитер.
- Ну, значит, теперь поступило.
- Макс, отъебись, - устало говорит Йоджи. - И без тебя-то…
- Да-а-а? А что так? Где бурный восторг и ликование?
Йоджи молча подносит сигарету ко рту, задумчиво уставившись в одну точку.
- Он на тебя похож, между прочим, - вдруг сообщает Шульдих.
- Ты его видел?! – вскидывается Йоджи.
- Вот как тебя. Ладно хоть от участия в… кхм… процессе удалось отбиться. Прикинь, они решили, что я – отец.
- Ты-ы? Вот бы ни за что не подумал…
- Придурок. Я бы на тебя тоже не подумал, но факт налицо - и не только. Нос твой, особенно когда морщит. И яйца твои. Во всяком случае, размер тот же.
Йоджи озадачено хмурится, отчего на переносице собирается легкая морщинка.
- Это ты меня сейчас оскорбил или ему польстил?
- Больно надо. Огромные, говорю ж тебе. Будущий герой-любовник хрен знает в каком поколении…
Йоджи давится дымом, надрывно закашливается.
- Видела бы она тебя сейчас, - злорадно замечает Шульдих. – Кошак балинезийский, подвид: мартовский, состояние: дохлый. Так и тянет закопать где-нибудь на пустыре.
- Вчера вечером ты мне совсем другие желания демонстрировал, - слегка уязвленно парирует Йоджи.
- О, да… - Шульдих мечтательно улыбается, как гурман при воспоминании о каплунах в имбирном соусе. – Ты был горяч, словно бразильский полдень, и трогательно бредил на тему «Сделай так еще раз, да, вот так, ах, черт, как же хорошо…» - я просто не смог удержаться. Но я извращенец, ты же знаешь.
Йоджи решительно тушит сигарету. Откинув одеяло, вылезает из постели, распахивает шкаф и начинает доставать одежду.
- Далеко собрался? – бесстрастно интересуется Шульдих. – Тебя все равно не пустят.
- Сам не пойду. Поблизости побуду где-нибудь. – Йоджи поднимает голову, передергивается – не то от температуры, не то от тяжелого, как могильная плита, взгляда Шульдиха, но продолжает застегивать пуговицы. – Да не смотри так! Ты не понимаешь. Нам однажды пришлось убирать извращенца, который…
- Сядь! И закройся, мать твою. – Шульдих раздраженно кривится и трет висок. – Ох, Кудо, чтоб тебя с твоим ассоциативным мышлением...
- Прости, я нечаянно.
- В общем, так… да сядь ты!.. я там послушал как следует – в больнице чисто. Вход охраняется.
- Охраняется? – настораживается Йоджи. – А есть повод?
- Нет. Это в рамках борьбы с международным терроризмом.
- Черт, и это еще…
- Уймись. Говорю же, в больнице чисто. Плюс я еще подсказал кое-кому, чтобы за твоим присматривали особо.
- В каком смысле «подсказал»? – подозрительно уточняет Йоджи.
- В том самом.
- Ты как себя чувствуешь?
- О, а тебе и правда интересно? – язвительно переспрашивает Шульдих. - Нормально я себя чувствую. Получше некоторых. Голову вечером помассируешь, иногда помогает… Вечером, я сказал! Сейчас отойди, фонит от тебя.
- Ну извини, - говорит Йоджи смущенно и слегка обиженно, словно его уличили в чем-то неприличном.
- Значит, так, Йоджи. Что надо было, я сделал. И больше я о ней… о них слышать не хочу. И закройся, ради бога. Мутит меня от этих эмоций…
- Понял, - покладисто соглашается Йоджи.
Шульдих зевает, ерзает, поудобней устраиваясь в кресле.
- И не думай, что я собираюсь делать из твоего блядства большую личную драму. У меня просто индивидуальная непереносимость женщин и детей.
- Да понял я, понял. Плед хочешь?
- Да, спасибо.
Йоджи укрывает его пледом. Шульдих откидывает голову на спинку кресла.
- Мамаша, чтоб ее… - говорит он уже с закрытыми глазами. – Мамаши такие бывают… Взять хоть твою.
- Мою не трогай. Она хорошая была.
- Те пару раз, что ты ее видел? Охотно верю. Слушай, раз уж ты все равно встал, кофе мне свари покрепче, ладно?
Когда через десять минут Йоджи возвращается с кружкой, Шульдих спит, скорчившись в кресле и пристроив голову на подлокотник. Йоджи поправляет ему плед, выключает телевизор и уходит обратно на кухню – заваривать чай с эвкалиптом. За окнами начинает светать.