На протяжении всего этого финального диалога мне хотелось сказать: Маркус, очнись! у тебя истерика.
"Я не могу продолжать. Я запятнал себя."
А ты правда думал, что на такой работе сумеешь сохранить чистые руки горячее сердце и холодную голову? Тут уж одно из двух: либо ты делаешь дело, либо блюдешь собственную моральную непорочность - и Богу явно нужнее первое, о чем недвусмысленно сказано в инструкции: нет больше той любви, аще кто положит душу свою за други своя. Томас чуть не выполнил этот пункт буквально - все мы знаем няшечку Томаса - но ты, Маркус, всё сделал правильно. (Исключая момент, что тебе вообще не следовало соглашаться на эту безумную авантюру; но я это списываю на то, что вы оба были вымотаны до предела - да и опять же, все мы знаем няшечку Томаса: он просто выждал бы, пока ты отвернешься.)
Ты всё сделал правильно. Положил душу свою за други своя. Любой понял бы это.
Любой, над кем не висит "проклятие семейства Кин".
Но да, они знают, чем зацепить.
(И об этом, Маркус, я хотела бы поговорить с тобой отдельно: почему у тебя ВСЕ дети заслуживают оправдания, защиты и безусловной любви - все, кроме одного несчастного семилетки, поставленного жизнью в жуткие обстоятельства?)
"Ты теперь настоящий экзорцист. Ты справишься без меня."
Что называется, бойтесь своих желаний - они сбываются.
Маркус, открой глаза: это Томас, который чуть не отдал врагу собственную душу. Он справится, ага. Ты ж еще Мышке его поручил, которая собирается использовать "скальпель как атомную бомбу". Кто-нибудь сомневается, что всё будет отлично?
Ох уж эти тонкоорганизованные, гиперрефлексирующие засранцы, и почему я на вас так западаю?
Маркус, Бог полгода ждал, пока ты перестанешь мотать сопли на кулак и предаваться сладострастным размышлениям о собственной недостойности - а потом Ему пришлось наорать на тебя, и знаешь, я Его понимаю.
А вот теперь отправляйся, найди Томаса, спаси его, помоги Беннету, надавай всем целительных пиздюлей - себе в первую очередь - заставь врагов вспомнить, кто такой Маркус Кин и на что он способен...
Жаль, мы этого уже не увидим.