Ода к радости

[elinorwise]

Название: Ода к радости (Ode to Joy)
Автор: ivorysilk
Оригинал: wd-archive.livejournal.com/4312.html
Переводчик: elinorwise
Беты: Крольчуля, Triss Shandey
Разрешение на перевод: получено

- Ты не должен был отправлять малыша одного!
- Он такой же член команды, как и остальные. И он лучше всех подходил для этой работы. Мне решать.
- Да ты посмотри на него, Кроуфорд! Он же…
- Хватит, Шульдих. Хватит. - Кроуфорд устало потер переносицу, но в его тоне ясно слышалось предостережение. Любой, в ком есть хоть крупица здравого смысла, поостерегся бы настаивать. Любой, кроме Шульдиха – у него-то со здравомыслием всегда было туговато.
Однако на этот раз он просто повернулся и вышел. К чему быть таким предсказуемым – мелкий все равно уже в постели, весь в синяках и со сломанной рукой, и Фарф, на удивление вменяемый сегодня, присматривает за ним, да и потом…
Кроуфорд и так не в себе, это чувствовалось даже сквозь его впечатляющие щиты.
Впрочем, у Кроуфорда все было рассчитано производить впечатление.
С другой стороны, в последнее время образ мистера Брэда-Всемогущего дал изрядную трещину. Уже не в первый раз Оракул промахивался в своих расчетах, но впервые это повлекло такие последствия. Неизвестно, что больше огорчило его – собственный ли просчет, ошибка Наги или то, что мелкий не сможет участвовать в следующей миссии. Наверно, все вместе.
Шульдиху-то какая разница.
Он не стал хлопать дверью, это выглядело бы слишком ребячески. Пусть он и чувствовал себя, как ребенок – капризный, обиженный и злой до чертиков.
Потому что ему никогда не разрешали быть ребенком.
Порой он ненавидел то, чем приходилось заниматься. Ненавидел быть Шварц, работать в команде, ненавидел необходимость склониться перед волей Кроуфорда, как предписано Эсцет – или сломаться.
Ненавидел, что из дома можно выйти только с разрешения командира.
- Шульдих, - окликнул Кроуфорд. – Не убивай никого сегодня.
Это был приказ.
Шульдих сделал вид, что не слышал. Они оба знали, что он все равно подчинится. У него нет выбора.
Утром он вернется домой.
Ему просто некуда больше идти.

***
Это была мрачная грозовая ночь.
На самом деле ничего подобного. Хотя следовало бы.
А впрочем, Йоджи так набрался, что ему уже было без разницы.
Кому какое дело, что там снаружи, если здесь жарко и шумно, а в воздухе стоит стойкий запах пота и перегара. Он и сам пах так же, а мускусный аромат его лосьона давным-давно выветрился. Еще одна ночь примитивных удовольствий – ненужных, ни к чему не обязывающих и до смешного доступных. Толпы людей, горящих желанием развлечь его за пару пустых комплиментов, выпивку или за какую-нибудь сотню йен, а еще за сотню отдаться в тесной комнатке на сомнительной свежести простынях, в поисках нескольких мгновений забытья. Забвения.
Они никогда не спрашивали, от чего он бежит. И он не спрашивал.
Но с неизбежным приходом утра наступал конец приятным иллюзиям. Утро - это кислый привкус во рту, пронзительный голос очередной девушки, чьего имени Йоджи никогда не мог вспомнить, и стук закрывшейся двери, эхом отдающийся в больной голове; прохладный душ и слезящиеся от света глаза. Такси до дома – снова деньги на ветер, но Йоджи не имел привычки копить: с его-то работой не факт, что успеешь потратить уже имеющееся. Язвительные подколки товарищей по команде. Приторный запах цветов и верещание девочек, слишком молодых и беспечных, чтобы понимать, во что лезут, кокетничая с ним. Боль в руках, в ногах. В сердце. Оми, осуждающий словами, и Айя, осуждающий взглядом. Как будто они – любой из них – имеют право судить.
Но Йоджи не возражал, понимая, что они правы. Он этого заслуживал.
Только Кен не говорил ничего, и Йоджи был бесконечно благодарен ему за молчание, хотя и понимал, что тот попросту не обращает внимания.
Невнимательный Кен.
Йоджи опрокинул шестой стакан пива – а может, седьмой, он давно сбился со счета – и жестом заказал еще.
Он выжидал, месяц за месяцем, он ухаживал, намекал, флиртовал, пробовал и так и сяк – и все без толку. Кен просто ничего не замечал. Что ж, рассеянность была частью его обаяния, но… всему же есть предел. Оми уже стал странно поглядывать на них обоих. Черт, чиби даже начал ставить их в пару, когда нужно было заняться разведкой, подготовкой или какой-нибудь похожей нудятиной. Но все бесполезно. Кен по-прежнему цеплялся за воспоминания о Юрико и Казе, хотя прошло уже несколько недель с отъезда одной и смерти другого. Непонятно, как ему удавалось сохранять эту блаженную наивность. Даже Казе, дважды предавший его, в воспоминаниях Кена представал чистым и непорочным. А товарищи по команде – включая Йоджи – были для Хидаки всего лишь убийцами, такими же, как он сам. Теми, кто убивал вместе с ним. Теми, кто помогал ему убивать.
Да взять хоть историю с Юрико. Йоджи было слегка не по себе, что он положил конец этой афере. Но только слегка, потому что - ну правда, Кен и Австралия? Не смешите! Даже Кен не мог бы просто умчаться на мотоцикле в закат с симпатичной телкой. Ему надо было отвлечься, все понятно – но долго бы это не продлилось.
Нет, может, способ был и не самый удачный, но по сути Йоджи прав. Кену давно пора примириться со своей совестью, и побег на другой континент – не выход. Но Хидака просто отказывался видеть то, что было прямо под носом. Того, кто и вправду мог бы помочь.
И потом, разве не ясно, что Критикер все равно не дадут никому из них уйти так легко?
Предаваясь этим мрачным мыслям, Йоджи сделал еще один долгий глоток.
- Так много надо утопить? – поинтересовался нелепо выряженный тип, развалившийся на стуле напротив. Йоджи и не замечал парня, пока тот не заговорил – невероятно, учитывая такую… кхм, яркую внешность. Просто глаз режет.
А ведь этот пижон точно сидел в другом конце зала еще минут десять назад. Определенно, Йоджи там его видел. Сто пудов.
Он подозрительно глянул на свое пиво, а потом опять на странного незнакомца. Конечно, видел – рефлексы не пропьешь, хоть он сейчас и не на работе. Да и потом, такого попробуй не заметь. Мало того, что прикид у него… более чем оригинальный, так он еще и явный гайдзин – настолько явный, что это попахивает оскорблением. В обычной японской забегаловке Йоджи и сам казался белой вороной, но этот парень просто не сочетался с ней, как… как его кислотная бандана не сочеталась с морковного цвета волосами. Мерзость какая…
А все-таки он не урод. Выглядит потрясающе - шик и блеск. Йоджи снова окинул его взглядом, потом взял свой стакан и поднес ко рту.
- Слушай, давай куда-нибудь завалимся.
Пиво брызнуло во все стороны.
Незнакомец заботливо постучал Йоджи по спине и, к его немалой досаде, усмехнулся, приподняв медно-рыжую бровь.
- А что? Ты симпатичный, я симпатичный. Разве ты не для этого так нарядился?
Йоджи нахмурился, чувствуя, как усиливается раздражение. Он оделся так, чтобы привлечь тех, кого хотел привлечь, а вовсе не потому, что он такой доступный. Кудо Йоджи – не какая-нибудь шлюха, на что бы там ни намекали товарищи по команде… даже Кен, хотя у него это получалось так мило и бестолково, что грех обижаться.
- Да ладно, мы же оба взрослые люди. Не говори, что я должен тебя умасливать, как девчонку. И не буду я про тебя плохо думать – я вообще про тебя думать не буду. Ну, чего ломаешься, я же знаю, что ты хочешь.
И Йоджи вдруг захотел. Странно, в таком настроении он обычно не подкатывал к парням. И… что это за музыка играет? Бетховен? Как-то подозрительно похоже на…
Парень все говорил, тихо и монотонно, и Йоджи тут же забыл о невесть откуда взявшейся музыке.
- …Да и кого ты еще тут найдешь? Здесь же не из кого выбирать. А я хорош – просто супер – гарантирую, жаловаться не станешь.
Отчасти он был прав – поблизости не наблюдалось никого, за кем стоило приударить, хотя бы вполсилы. Можно, конечно, пойти домой… Воображение услужливо подкинуло картинку Конеко: Айя где-то шляется, Кен до самой ночи оккупировал телевизор (черт бы побрал Цукиено, хакнувшего спортивный канал, пусть и в подарок на день рожденья этому идиоту), а Оми… Оми готовит миссию или играет в компьютерные игры – или и то, и другое одновременно. У мелкого обнаружилось загадочное пристрастие к «Косынке», и Йоджи однажды скоротал целый вечер, наблюдая за ним.
До ушей снова донесся вкрадчивый голос с иностранным акцентом:
- К тому же это ведь гораздо лучше «Косынки».

***
Уговорить блондина оказалось парой пустяков – устное приглашение плюс небольшой ментальный толчок. Да и выпивка так размягчила ему мозги, что оставалось только воспользоваться преимуществом.
И Шульдих воспользовался. Что и говорить, развлечение оказалось куда лучше любой «Косынки».
При этой мысли губы Шульдиха скривились в неком подобии улыбки. Залитый ярким утренним светом, Кудо, – на каком-то этапе они успели познакомиться, хотя Шульдих тут же выбросил имя из головы, – спал мертвым сном. В переносном смысле, разумеется – не в последнюю очередь благодаря приказу Кроуфорда. Массивные наручные часы, которые Кудо упорно отказывался снять, даже когда сознание было затуманено выпивкой, похотью и телепатией, поблескивали на узком запястье, а мускулистая грудь приподнималась и опускалась, доказывая, что он дышит, несмотря на несколько синяков и пару царапин. Что ж, сам виноват – нечего было так сильно сопротивляться, это только подхлестнуло желание. Отметины сойдут, а следы запекшейся крови смоются. Стены будут молчать, и сам парень тоже будет молчать – уж он, Шульдих об этом позаботится.
Со своего места он видел белесые линии старых шрамов, расчертившие золотистую кожу. Любопытно. Рассыпавшиеся по тонким льняным простыням (Такатори платил хорошо, и Шульдих ни в чем себе не отказывал) волосы Кудо переливались оттенками темного меда. Он весь был сладким, как мед – и тело, и сознание. Несмотря на краткий бунт, раскрутить его оказалось проще простого. Под дешевыми шмотками оказалось изумительное тело, парень был опытным и начисто лишенным комплексов, а кроме того… Шульдих редко утруждал себя чтением мыслей очередной подстилки, но Кудо оказался просто находкой. Страстность и отчуждение, упорство и комплекс вины могли бы соперничать с его, Шульдиха, собственным набором. Неожиданно и поистине очаровательно.
Голый и заляпанный спермой, Шульдих лениво растянулся перед незанавешенным панорамным окном. А ночь-то оказалась куда веселей, чем ожидалось. Хорошо, что он не убил Кудо, даже если это и не шло вразрез с приказом Брэда.
Шульдих грубо подтолкнул сонное сознание.
Глаза цвета американских денег медленно приоткрылись, и в них была улыбка.
- Я даже не знаю, как тебя зовут.
Все любопытней и любопытней. Никакого нытья, требований, жалоб на яркий свет… хотя парень заметно поморщился, когда попытался пошевелиться.
В отличие от него, Шульдих хорошо умел скрывать свои реакции, когда хотел. А он хотел.
- Можешь называть меня Шульдихом.
- Шульдих, да? Звучит… интересно. Угрожающе.
Ленивая улыбка превратилась в усмешку, которая сама по себе несла легкий оттенок угрозы. О да, этот тип Шульдиху определенно нравился.
- Liebling, - рассмеялся он, наваливаясь сверху, - ты даже не представляешь, насколько.
- Отъебись, - буркнул Кудо, отталкивая его. – Мне на работу.
- На работу?
- Да, представь себе, некоторые работают.
- Приличная работа, у тебя? В жизни бы не подумал. - На этот раз Шульдих не потрудился скрыть издевку в голосе. – И во сколько она начинается?
- А сколько сейчас?
- Двенадцатый час.
- Двенадцатый?! Утра?
- Похоже на то.
- Чеооорт! Я опоздал. Я опоздал, и теперь они…
- Не паникуй, lieb. Я уверен, твои коллеги поймут.
- Мои штаны. Где мои штаны?
- По-моему, я их порвал.
- Что ты сделал?! – голос Кудо, и без того не слишком низкий, набрал опасную высоту.
- Между прочим, это тебе было невтерпеж.
Кудо пробормотал в адрес Шульдиха что-то неразборчивое и, судя по его ментальному состоянию, очень нелестное.
- И это после такой потрясающей ночи?
- Если б я ее еще помнил… Ты просто не знаешь моих коллег. Чеооорт! Они испорчены! Эти штаны – из итальянской кожи! У тебя совесть есть?
- Вообще-то, нет. Знаешь, здесь отличная ван…
- Не в этот раз, детка. Мне правда пора. – Кудо торопливо натянул носки и туфли, провел рукой по спутанным волосам.
Шульдих вздохнул и поднялся с кровати.
- Где ты работаешь?
- Что?
- Я тебя отвезу.
- Я…
- Если не поторопишься, могу передумать. – Он и сам не знал, с чего вдруг так расщедрился. Как ни странно, Шульдих вообще не хотел пока отпускать японца, и, что бы там ни приказывал Брэд, не испытывал ни малейшего желания его убивать.
Они уже отъезжали, когда Кудо догадался спросить:
- А как твоя фамилия? Шульдих – а дальше?
Шульдих мысленно выругал себя за то, что позволил ему сосредоточиться. Обычно он не допускал таких промашек.
- Шульдих – и все. – Невозможно одновременно вести машину и развлекать пассажира, утешил он себя. Да еще когда в мозгу отдается какофония утреннего Токио. Даже он не всемогущ, особенно в условиях кофеинового голодания.
- Что значит «и все»? Тогда как твое имя? – Кудо слегка обиделся. Ему нравилось думать, что у него завязываются дружеские отношения, пусть и мимолетные, со всеми случайными любовниками.
Как мило. Кудо думает о нем как о любовнике.
Шульдих внедрил в сознание блондина мысль, что того слегка укачало, и от души поразвлекся видом зеленовато-бледного лица. Впрочем, надо отдать Кудо должное, даже это не лишило его привлекательности. Для пущего эффекта Шульдих прибавил газу и пару раз сменил полосу.
- Ты не веришь, что меня зовут Шульдих? Что меня так назвали?
Приехали. Шульдих резко затормозил перед магазином «Котенок в доме». Не было нужды уточнять, тот ли это магазин – все нужные сведения он уже почерпнул из головы японца. Котенок, значит? Невзирая на высокий рост и мускулистость, Кудо вполне соответствовал этому образу - с его-то гладким телом и сонными глазами.
Йоджи выбрался из машины, стараясь не вытошнить свой несуществующий завтрак.
- Вообще-то, именно так я и думал, - проговорил он, обернувшись.
- Ты правда веришь, что родители нарекли меня Шульдихом? Ох, котик, ну ты даешь!
Шульдих сам удивился, что сказал это вслух. Он расхохотался, к нескрываемому возмущению Кудо.
- Хотя бы скажи мне свое имя. А то как я тебя найду?
Как ни странно, у Кудо было какое-то не вполне сформировавшееся намерение попытаться. Может быть. От него исходило что-то… странное… что-то, что одновременно интриговало и пугало.
В этот момент Шульдих мог бы приоткрыться ему. Довериться. Или хотя бы попробовать.
Но он сдержался. Шульдих умел быть осторожным, в отличие от глупого маленького котенка.
Он нажал на газ и сорвался с места, почти физически ощущая растерянное смущение позади себя.

***
Йоджи моргнул, тайком вытер струйку слюны, стекавшую по запястью, и огляделся, намеренно не заметив сверлящего взгляда Айи. Оми молча пополнял ассортимент содержимым коробок, которые Кен только что притащил из подсобки. Фудзимия составлял букеты, сидя за столом.
Йоджи лениво потянулся, стараясь не поморщиться – задница нещадно болела – и послал ему ослепительную, нарочито невинную улыбку. Невероятно, но Айя ухитрился помрачнеть еще больше.
Йоджи повел затекшими плечами. Задница болела, но в остальном он чувствовал себя на удивление хорошо. На душе было легко, как бывает только после ночи отличного секса. Этот человек… Шульдих. Воспоминания о минувшей ночи упорно ускользали, и Йоджи досадливо нахмурился. Он и не знал, что так надрался вчера. Все, что удалось вспомнить – расплывчатые образы и ощущения. Светлая кожа, яркие волосы. Жар и влажность, прикосновения – жесткие, грубые, болезненные – и свет. И еще странное чувство, будто незнакомец читал его мысли, знал, чего Йоджи хочет, понимал, что ему нужно…
А потом тишина – полная, глубокая тишина. Такая, какой он всегда жаждал, такая, какой не могли дать ни наркотики, ни алкоголь, такая, какой он не знал давным-давно, с тех пор как…
Такая долгожданная.
Дверной колокольчик звякнул, нарушив воцарившуюся в магазине тишину.
Йоджи с трудом подавил стон. Всего два часа. До конца смены еще уйма времени, и, судя по обвиняющим взглядам, которыми было встречено его появление в магазине – не такое уж и позднее, между прочим – нет никакой возможности слинять пораньше. В довершение всего, они получили срочный заказ, так что надо было пошевеливаться.
Никто не понимает его страданий, с горечью подумал Йоджи.
В магазин вошла симпатичная стройная женщина, немногим старше него самого, в сопровождении двоих детей. На ней было черное ситцевое платье, волосы стянуты в пучок, а глаза… Глаза были полны печали.
Йоджи собрался подойти, но Айя опередил его.
- Чем могу помочь? – понизив голос, сочувственно спросил он.
Впрочем, ответ был известен заранее. Похороны. Горе накладывает отпечаток, который все они давно научились узнавать.
- Не трогайте ничего, - резко приказала женщина, когда один из детей приблизился к икебане в хрупкой стеклянной вазе.
Кен тут же склонился к мальчикам с самой безобидной улыбкой на лице.
- Как вас зовут, парни?
Оми предложил покупательнице букет с побегами розмарина, объяснив, что они ароматизируют воздух и символизируют долгую память. Айя негромко обсуждал срок доставки и стоимость заказа. Женщина произносила слова медленно и четко – они все привыкли к таким голосам, нервным и болезненным, полным чувств, о которых обычно умалчивают.
- Могу ли я спросить, Ота-сан, кого будут хоронить? – осторожно поинтересовался Айя.
- Моего мужа, - тихо, с трудом проговорила она. – Мы были женаты пять лет.
- А. Тогда позвольте предложить вам… - Айя, непоколебимый как скала, был весь поглощен делом. В этот момент Йоджи видел перед собой Рана Фудзимию, старшего сына высокопоставленной семьи.
Вдова удалилась через несколько минут. Заказ был согласован, деньги уплачены. Кен пообещал растерянным подавленным мальчикам научить их играть в футбол. Женщина благодарно улыбнулась ему перед уходом. Кен вспыхнул и опустил голову, как обычно, смущенный таким вниманием.
Йоджи грустно улыбнулся. Интересно, если бы Кен все-таки стал звездой футбола, как он справлялся бы со всеобщим обожанием, лестью и вниманием прессы?
Насколько бы это изменило его?
Насколько изменили их убийства – каждого из них – понемногу, исподволь, так что не сразу заметишь за сияющими улыбками Оми и добродушными усмешками Кена?
Йоджи тяжело вздохнул.
- Айя, дай пройти!
- Нет, Кен-кун, не…
- Кен, идиот, у тебя же ботинки грязные!
Что-то грохнуло?
Точно. Похоже, что-то упало.
- Все, что ты разбил, будет вычтено из твоей зарплаты, - ровно проговорил Айя. Голос был почти лишен интонаций, но смысл фразы – предельно ясен.
Кен съежился.
- Ой, Айя, я не виноват! Ты же знаешь, эта полка висит не на месте.
Йоджи изумленно покачал головой, слушая, как он бормочет извинения и оправдания. Хидака, подбирающий осколки вазы, которая только что пережила нашествие детей, казался совершенно очаровательным, восхитительно наивным, - так и ждет, что кто-нибудь придет и научит его, как…
- Йоджи, о чем замечтался? Слушай, я там купил твою любимую лапшу, она в холодильнике…
Кен, заботливый и чуткий, как всегда.
Милый, простодушный и…
Проходящий мимо Айя наклонился и потрепал его по волосам.
Потрепал по волосам.
Кен поднял голову и усмехнулся, и они обменялись таким взглядом, что…
Йоджи рванул наверх, успев еще услышать, как Оми недоуменно спрашивает, что такое случилось с Йоджи-куном.

***
Когда Шульдих вернулся, дома был только Наги. Мальчик лежал на диване, баюкая сломанную руку, и явно страдал от боли.
Шульдих разулся и сходил на кухню за водой и таблетками. При виде него в мыслях Наги вспыхнуло такое облегчение, что у Шульдиха что-то сжалось в груди. Он усмехнулся.
- Эй, мелюзга, тебе спать не пора?
- Отвали, Шу.
- Тебе надо отдохнуть. Возможно, завтра нам предстоит миссия…
- Это Кроуфорд велел тебе проверить меня?
- Ну зачем же, mein lieb. Знаешь, иногда у меня бывают и свои собственные мысли. Держи-ка.
Наги беспокойно глянул на него, поерзал и покачал головой.
- Я только что выпил аспирин. Кроуфорд сказал…
- Меня совершенно не ебет, что говорит Брэдли. Особенно сейчас. Пей.
- Он… Я не… Я должен быть…
- Это он облажался, не ты. Что бы он ни сказал – забудь. Он должен был понимать, что один ты не справишься. Не знаю точно, в чем дело, но… Что-то происходит, малыш. Что-то меняется. Старина Брэд еще не поставил нас в известность, но я чувствую.
Наги поморгал, переваривая услышанное. Но он был еще ребенком, а у детей свои представления о важном. Великий план Кроуфорда значил для него меньше, чем перспектива предстоящего ужина. Наги было одиноко и страшно, его мысли были полны беспокойства, ревности и…
- А где ты был?
- Гулял.
- Я… - «Волновался» осталось непроизнесенным. Вместо этого Наги сказал: – Ты весь день будешь глушить меня своей какофонией?
- Вот невежа. Это не какофония, это Бетховен, дурачок. Один из величайших композиторов всех времен. И, как все великие, он был немцем.
- Мне больше нравится Гакт.
- Само собой. Вот она, теперешняя молодежь. Никакого вкуса. Знаешь, Нагикинс, чем так примечателен Бетховен?
Наги, с хорошо усвоенным бесстрастным выражением лица, хранил молчание, но вопрос отпечатался в его мозгу.
- Он оглох, но это ему не помешало. - Шульдих проигнорировал мысленное «Ну еще бы!». – Его симфонии были так прекрасны, что даже взрослые плакали. Представляешь, каково писать симфонию, когда сам ее не слышишь? Какой нужен талант? Но у него получалось. Когда он сыграл финальный аккорд своей последней симфонии – «An die Freude» – ха! Он даже не мог услышать ее из-за своей глухоты, и заплакал, как ребенок, когда понял, что она закончилась. Он написал прекрасную музыку о радости, чем осчастливил чертову кучу народу – но сам был несчастен, зная, что никогда ее не услышит. Его она не могла обрадовать. Вот что дал ему талант.
Шульдих окинул взглядом Наги, тощего и бледного, страдающего от боли и одурманенного таблетками. Глаза мальчика уже начинали слипаться. В свои пятнадцать он выглядел сущим ребенком, но мог стирать с лица земли целые здания, не моргнув и глазом, или взламывать хитро засекреченные компьютерные системы. Наги был самым сильным, умным, талантливым из Шварц.
И во всей его коротенькой жизни не было ни одного по-настоящему счастливого дня.
А все же, если кто тут злодей, так это Шульдих.
- Что касается ответа на твой вопрос – да. Я даже сделаю погромче, специально для тебя. Может, хоть чему-нибудь научишься.
Наги прочувствованно вздохнул и буркнул что-то насчет того, как Шульдих пляшет от радости, когда удается над кем-нибудь поиздеваться. Чтобы подразнить мелкого паршивца, тот демонстративно провальсировал в спальню.
«Вальс – немецкий танец, mein kind».
Возможно, он и вправду злодей, но хотя бы не скрывает этого.

***
Эта ночь ничем не выделялась из длинной череды таких же. В перерыве между миссиями, допоздна отработав в магазине, Йоджи не упускал случая выпить и пофлиртовать с любым, кто был не прочь.
Айя. И Кен.
Новичок. Айя. Еще и пары месяцев не прошло, как он появился.
И Кен. Его Кен. Тот, с кем они вечно зависали вместе, шутили и смеялись, тот, мать его, ради кого Йоджи даже смотрел долбаный футбол.
Как можно было не заметить? Как можно было считать Кена божьим одуванчиком?
Черт, черт, черт! Просто руки чесались кому-нибудь врезать.
Когда Шульдих фланирующей походкой вошел в бар, Йоджи облегченно выдохнул.
Шульдих был каким-то… Йоджи затруднялся с определением, в первую очередь потому, что почти ничего не знал об этом парне. Блядь, да он даже имени его не знал! Просто идиотизм какой-то...
- Я заставлю тебя забыть его, вот увидишь.
Йоджи рывком поднял голову.
- Твою мать… - сказал Шульдих.
- Не смей подкрадываться ко мне!
- Знаешь, котенок, в прошлый раз ты был повеселее. Поживее, и не такой мрачный.
- Такого, как я, у тебя никогда не было, признайся.
- О, какие мы самоуверенные!
- Что есть, то есть.
- Готов ко второму раунду?
- Может, выпьем для начала?
- Я смотрю, ты уже выпил.
- Ладно, а как насчет потанцевать?

***
Танцевал Кудо просто непристойно. Секс и грех во плоти, восхищенно подумал Шульдих. Это вполне сошло за прелюдию, и, едва успев добраться до парковки, они сплелись в поцелуе, торопливо расстегивая одежду.
- Кто-нибудь… кто-нибудь может…
- Заткнись, Кудо, мать твою, здесь никого нет…
Времени хватило только на то, чтобы запустить руки друг другу в штаны и сжать, жарко, безжалостно, одновременно засовывая язык в рот по самые гланды…
Еще никогда быстрый трах в подворотне не доставлял такого удовольствия.
- Завалимся куда-нибудь.
- Конечно.
- Да перестань уже…
- А ты заставь меня.
И Шульдих заставил – почти швырнул Кудо в машину и на бешеной скорости рванул в знакомый отель. И все шло отлично, просто отлично, одежда летела к черту – его любимая рубашка! – и…
- Какого хрена?
- Что такое?
Кожу рассекал рубец – вернее, даже несколько, на плече и боку.
Шульдих тогда вернулся домой позже обычного, а оказалось, что он был нужен Такатори. Поди знай, почему тот просто не позвонил, но…
Такатори любил лично наказывать провинившихся. Его это заводило.
Другой шрам был напоминанием об очередном проколе Брэда, расплачиваться за который на этот раз пришлось Шульдиху.
Йоджи протянул руку и осторожно коснулся шрамов. Взгляд у него был мягкий и сочувственный, и Шульдиху вдруг стало не по себе. Он подался вперед, чтобы отвлечь Кудо – с телепатией было бы проще, но сейчас он никак не мог сосредоточиться.
- Нет. Погоди. - Йоджи удержал его, положив руку на грудь. Потом поднялся, – лунный свет на миг очертил контуры стройного тела, блеснув на золотистой коже, – зажег свет и, вернувшись, опустился на колени перед кроватью.
- Что это?
- Ерунда. Шальная пуля.
Йоджи внимательно глянул на него, но не стал настаивать.
- Это нельзя так оставлять. Они еще кровоточат немного. Ты бы показался кому-нибудь.
Едва касаясь, он проследил пальцами отметины. Шульдих дернулся, но не от боли - наоборот. Он просто не привык, чтобы на него так смотрели. Мягко. Почти нежно.
- Извини, - сказал Йоджи.
Как будто ему было не все равно.

***
Мелочи, вот что его погубило. То, как Кудо пил кофе - с сахаром, но без сливок. Изящество длинных рук и ног, раскинутых на постели – Йоджи всегда занимал слишком много места, как будто весь мир принадлежал ему одному. Полнейшее бесстыдство. Сообразительность, удивительная способность подмечать детали. Знание музыки – с ним можно было говорить о Бахе и обсуждать попсу – и умение выбрать отличный Рислинг. Язвительное остроумие, почти не уступавшее его, Шульдиха, собственному. Страсть и похоть совместных ночей, скрытая горечь в обманчиво ленивых глазах и тени вокруг них, и то, каким печальным становилось лицо Йоджи, когда он думал, что на него не смотрят.
То, что он никогда не снимал часы, даже ложась спать.
Ласковый взгляд и успокаивающие прикосновения, словно в попытке облегчить боль.
Но главное – улыбка. Настоящая, искренняя улыбка, едва различимая в темноте ночи, один на один – такая, что…
Второго раза тоже не хватило. Шульдих снова выследил Йоджи в том же дешевом баре, просто чтобы… чтобы выбросить его из головы, унять этот странный зуд, не дававший покоя.
Но шли недели, а они продолжали встречаться. Йоджи не возражал, хотя Шульдих давно перестал мысленно подталкивать его. В конце концов, он научился в любое время разыскивать сознание Йоджи среди всех других.
Отношения давно вышли за пределы безопасного. За пределы разумного. Шульдих и сам понимал, что так продолжаться не может.
Кроуфорд только подтвердил это – бог знает, почему. Обычно он не интересовался, как Шульдих развлекается.
- Заканчивай со своим хахалем. До конца недели. Я даю вам неделю, чтобы распрощаться.
Он рассмеялся Брэду в лицо.
Все разъяснилось, когда Вайсс прикончили Масафуми, а следом – Хирофуми. Шульдих понял, как только увидел всех четверых. Это было бы смешно, если бы не было так грустно.
Чего он не знал – так это могло ли все сложиться иначе, почему Брэд не предупредил его и как много тот на самом деле предвидел.
Не то чтобы кому-то нужны были ответы на все эти вопросы. Во всяком случае, такие ответы.
Но Шульдих получил их. Иногда он сочувствовал Брэду: во многие знания – много печали.
Эсцет усилили хватку, а Кроуфорд… Кроуфорд был весь на нервах, как никогда. Теперь ему резко понадобился Шульдих, любое неповиновение было наказуемо и каралось нещадно.
Только зря он думал, что телепатом можно управлять. Даже если Шульдих и был пешкой (в конце концов, все они – пешки Эсцет), он не принадлежал никому. Его могли использовать, однако условия он диктовал сам.
Шульдих выдвинул условие.
Дар сыграет ему на руку. Все, что потребуется – стереть грань между тем, кого Йоджи встретил в баре… и тем, кого увидел и запомнил на последующих миссиях.
Потому что даже вдали от Йоджи Шульдих не мог перестать чувствовать его. Не мог ни блокировать эту связь, ни разорвать ее. Даже если котенок так ничего и не поймет. Даже если он так и не узнает, если дар Шульдиха навсегда помешает ему связать сексуального незнакомца со Шварцевским киллером.
- Покончи с этим, - велел Кроуфорд. Его взгляд не обещал ничего хорошего.
Шульдих не был самоубийцей. Он пытался.
Но в ту ночь боль в сознании Йоджи неудержимо влекла его. Бедный котенок был сломлен, он истекал кровью, и на этот раз Шульдих даже не был тому причиной. Так неинтересно.
Что-то шевельнулось в глубине души – что-то такое, о чем не хотелось задумываться.
Он сделал то же, что и раньше: отправился прямиком на квартиру к Йоджи. Улегся на постель и начал ждать, не утруждая себя исследованием чужих разумов.
Он знал, что произошло. Как Йоджи пытался уйти из Вайсс. Как убийца из Шрайент играла с ним. Как он вернулся.
Знал, что на этот раз Йоджи больше не уйдет.
Шульдих решил, что сегодня ночью покажет ему себя – настоящего. Без масок. Без обольщений.
Он почувствовал, как Йоджи напрягся еще на пороге.
- Расслабься, liebling. Ты что, уже забыл меня?
Парировать рефлекторную атаку и укротить котенка оказалось плевым делом. Жар и запах чужого тела поразили, как выстрел в висок, ударив в голову ностальгией по всем их прошлым встречам. В такой близи, даже несмотря на темноту, Шульдих разглядел следы от лески на нежной коже Йоджиного горла и бездумно зарычал.
- Шварц. Так это был ты.
- У меня много способностей.
Йоджи внезапно обмяк, осел в его захвате.
- Пожалуйста, Шульдих… убей меня или убирайся. Я просто… Я не могу играть с тобой. Не сегодня.
- Я пришел не для того, чтобы играть. Никаких Шварц. Никаких Вайсс. Что скажешь, lieb?
В мыслях Йоджи были только Аска и та убийца из Шрайент. Так много вопросов… вопросов, на которые он только думал, что хочет получить ответы. Сейчас Йоджи почти желал смерти. Это жестоко - так ранить его. Она еще поплатится. Шульдих не знал, как… пока не знал. Но эта Шрайент должна поплатиться.
Но смотреть на Йоджи, слышать эту боль и безнадежность… было невыносимо. Шульдих просто не мог этого вынести. Обычно слабости раздражали его, – так и подмывало поморочить голову и поиздеваться, – и он сам не понимал, почему сейчас так хочет помочь. По мере сил облегчить боль. Мелькнула мысль просто стереть мучительные воспоминания, но это была тонкая работа, и потом, он знал, что Йоджи будет сопротивляться. И, в конце концов, погибнет.
Шульдих не хотел губить Йоджи. Даже наоборот. Он сам не понимал, в чем тут дело, но это ему совсем не нравилось.
Он предложил Йоджи единственное, что мог сделать – единственное, чего никто больше не смог бы предложить – смутно надеясь, что это как-то свяжет их обоих.
- Если хочешь… сегодня, на одну ночь, я могу стать кем угодно. Кем пожелаешь. Аской. Кеном.
- Нет, - твердо сказал Йоджи. – Не прокатит. Я же буду знать.
- Как хочешь. - Шульдих пожал плечами, испытывая странное облегчение. Он подался вперед и, не встретив сопротивления, поцеловал Йоджи. Шульдих вложил все в этот поцелуй - все, чем был, все, чем хотел бы быть. Этого хватит. Сейчас, в последний раз, Йоджи будет видеть только его. Он один поможет Йоджи, утешит, заставит забыть…
Йоджи вздрогнул и отстранился.
Он не думал о Шульдихе – во всяком случае, так. Никогда не думал. Вся его доброта, все, что тот принимал за привязанность…
…было всего лишь игрой. Ритуальным танцем. Йоджи оказался превосходным соблазнителем, идеальным любовником. Но он видел перед собой не Шульдиха, хотел не его. И если бы Шульдих хоть раз заглянул в его мысли, он бы знал.
Он не был для Йоджи единственным. Всего лишь одним из множества женщин и мужчин, которые ничем не отличались друг от друга. Одним из тех, кто помогал ему забыть.
Шульдих обманул сам себя. Он должен был знать…
Но он не хотел знать.
Не будь он телепатом – пожалуй, и не расслышал бы этого тихого, почти неохотного согласия. Может, и к лучшему.
- Ладно, - сказал Йоджи. И мысленно добавил: «Но я все равно буду знать, так?»
Он уже разобрался в себе, в своих мыслях и чувствах, в своей личной боли, которая была важнее всего остального. Шульдих – враг, но его можно использовать. Потворствуя собственному отчаянию, сегодня, на одну ночь, Йоджи доверял ему. Доверял быть тем, кем тот и был всегда – просто телом, просто инструментом для получения удовольствия.
Способом забыть. Средством вспомнить.
Какая разница, подумал Шульдих. Он уже предложил себя Йоджи – сам, добровольно. Что с того, если его в очередной раз используют. Какая разница.
В последний раз, а потом уже и вправду не будет никакой разницы.
Йоджи не умел читать мысли, и Шульдих не стал с ним делиться.
Но если бы умел, то услышал бы ответ на свой мысленный риторический вопрос – ответ, повторявшийся снова и снова: «Я тоже буду знать. Сейчас и всегда, mein liebling. Я тоже буду знать».