Driver picks the music, shotgun shuts his cakehole
Это ссылка на первую главу:
A hard day's night
А это новое:
Baby you can drive my car1.
Ноябрь выдался прозрачным, серо-буро-золотистым, как остывший чай в граненом стакане. Толпы туристов схлынули в ожидании рождественского сезона. Солнце будто пригасили, накрыв жестяным колпаком, а время яркой праздничной иллюминации еще не настало; в хронических сумерках город казался чище и тише.
Одним из самых больших удовольствий в эти дни было проснуться без будильника, и, уже подорвавшись с постели, спохватиться, что выходной. Нарочно не глянув на часы, завалиться обратно и долго лежать, думая о какой-нибудь чепухе. Наконец, заскучать, легким пинком разбудить соседа по кровати, получить в ответ пару ленивых тумаков и, в свою очередь, не оставить их без ответа. Затеять жаркую возню под одеялом; потом выкурить первую сигарету, перебив запах секса запахом дыма, снова соскользнуть в зыбкую дремоту и снова проснуться через несколько минут… и так до тех пор, пока голодные спазмы в желудке не сообщат, что время к обеду, а на кухне с вечера не осталось ничего съестного.
- Может, спустимся в ту забегаловку за углом? – первым предложил Шульдих. - Там соусы вкусные. Возьмем пару бургеров с тартаром…
- Я твои бургеры уже видеть не могу, - скривился Йоджи. - Хочу карри-удон и дораяки.
- Кудо, это Париж. Где я тебе тут возьму дораяки – кстати, что это?
- Очень вкусная штука, любимое блюдо Дораэмона. Не может быть, что ты не пробовал. Это такие блинчики из… черт его знает, из чего их делают… с начинкой из шоколада, или из крема, или из бобовой пасты. Но шоколадная лучше всего.
- Чревоугодник. Ладно, можем поискать аутентичности в каком-нибудь японском ресторане… - Шульдих потянулся к полке над кроватью и достал телефонный справочник. Рассеянно полистал, то и дело облизывая палец. – Вот, смотри: ресторан «Бенкай», торговый центр Богренель... – Он заложил страницу тем же пальцем и прикрыл глаза. - Три станции метро до Камброн, пересадка, еще две станции до площади Шарль Мишель, три квартала пешком…
- Имел я такую аутентичность, - мрачно резюмировал Йоджи.
Шульдих уронил справочник на пол.
- А ну вставай немедленно, ленивая скотина! - Он вскочил на четвереньки и набросился на Йоджи, щекоча ему бока, живот и всё, до чего мог добраться. Йоджи уворачивался, лягался, вопил и хохотал.
Шульдиху нравилось заставлять его смеяться. Или злиться. Пожалуй, еще интересней было бы заставить его плакать. Но это нарушило бы установившееся между ними равновесие, а этого Шульдих не хотел – во всяком случае, пока.
- Хватит, хватит! Да встаю уже, вот, смотри! – Йоджи уселся на постели, на всякий случай подтянув колени к груди и крепко обняв их руками. – Лучше объясни, откуда ты так хорошо знаешь город. Я понимаю, ты тут уже больше года живешь – но ведь это Париж…
- Не заговаривай мне зубы, - ухмыльнулся Шульдих. – Это же так просто, мог бы сам догадаться. Два миллиона человек – не считая туристов - и у каждого в голове свой собственный ежедневный маршрут. Одни маршруты совпадают, другие пересекаются… Всё равно что интерактивная карта, которая вечно маячит перед глазами.
Йоджи задумчиво помолчал.
- Жаль, что ты не можешь так же подключиться к транспортной системе, - сказал он, наконец.
- Жаль, что у нас нет машины, - поправил Шульдих.
- Есть идеи? – живо полюбопытствовал Йоджи.
Шульдих неопределенно качнул головой.
- Тогда слушай. – Йоджи подоткнул подушку под спину и устроился поудобней. - Наша костюмерша, милая девушка слегка за сорок…
- Та самая, которая обрядила тебя в майку с психоделическими сердцами? – Шульдих болезненно поморщился и демонстративно передернул плечами. – Да она просто чокнутая.
- Ну, это был, знаешь, такой танец… концептуальный, - пояснил Йоджи, немного сбитый с мысли таким поворотом разговора.
- Концептуальный, ха! Я думал, это по-другому называется…
- Так во-о-от, - с нажимом протянул Йоджи, - у нее недавно появился поклонник. Всё как полагается: букеты, конфеты… великолепный секс – так она выразилась. Но есть одна загвоздка. Девушка она довольно обеспеченная: бывший муж при разводе оставил ей четырехкомнатную квартиру с видом на Эйфелеву башню. Она там не живет - сдает богатым туристам и имеет с этого хорошую ренту, наши костюмы – это так, необременительное хобби...
- Передай, что за сходную цену я готов в любую минуту избавить ее от этой загвоздки.
- Нет, погоди, дело не в этом. Парень хочет, чтобы она вышла за него замуж.
- Хм… мое предложение остается в силе. Но это будет стоить дороже.
- Исключено. Она питает к нему чувства. И подозрения. Во-первых, он значительно моложе нее, а во-вторых – он риэлтор. В общем, она не знает, как отличить чистую страсть от корыстной заинтересованности.
- Всё?
- Всё.
- Ты с ней спал?
- Ты еще лампой в глаза мне посвети, - кисло посоветовал Йоджи. - Знаешь, иногда мне даже льстит твоя ревность. Пока я не вспоминаю, что это всего лишь инстинкт собственника. Плюс охотничий инстинкт, наверно: все пытаешься поймать меня на горячем?
- Я обещал, что убью тебя, если поймаю, - напомнил Шульдих. – Я не передумал.
- Попробуй, - просто сказал Йоджи. - Я буду защищаться.
Он досадливо вздохнул и пояснил, не дожидаясь ответа:
- Мы встретились в фойе гостиницы. У нее было плохое настроение, мне не спалось… Пошли в ночной бар, выпили вина, разговорились. Я предложил свои услуги. Сказал, что у меня есть кое-какие связи в полиции, и я попрошу пробить его по базе данных – выяснить, нет ли у него в биографии каких-нибудь сомнительных фактов и темных историй… Щегольнул познаниями в области работы правоохранительных органов; пришлось поднапрячься, знаешь ли – с моим-то французским.
- Не прибедняйся, - снисходительно подбодрил Шульдих. - У тебя не с языком проблемы, а с головой. Неужели она поверила?
- Я могу быть убедительным, - усмехнулся Йоджи.
- В своих эротических мечтах, угу. Кудо, тебя разве не учили, что дурить доверчивых дамочек неблагородно?
- Да не собираюсь я ее дурить! – возмутился Йоджи. – Я ей помочь хочу. Тем более что нам с этого тоже обломится.
- Вот про «обломится» давай поподробней.
- Если я помогу ей с этим делом, она отдаст мне свою старую Хонду. На льготных условиях.
- Мотоцикл?
- Детка, да ты скептик. Автомобиль, конечно!
- Я надеюсь, под «льготными условиями» ты действительно подразумеваешь очень льготные. Потому что если ты собрался обзавестись какой-нибудь развалюхой на колесах…
- Я ее видел. – Йоджи заметно просветлел. - Не с… супер-класс, конечно, но по-своему неплоха. Цвет «миланский красный», если тебе интересно.
- Ладно, ну и как же ты думаешь это обтяпать?
- Не я, а мы. Ты ведь сам хотел перебраться куда-нибудь поближе к центру. Позвонишь ему и попросишь показать подходящие квартиры.
Шульдих изумленно уставился на него: да этот мерзавец, никак, решил, что обзавелся ручным телепатом?!
- Слушай, я же не заставляю тебя что-то с ним… делать, - быстро уточнил Йоджи, очевидно, правильно истолковав наступившее молчание. - Просто, ну, вдруг он о чем-нибудь таком проговорится… мысленно.
- А если не проговорится?
- Назначишь ему другую встречу.
- Ага, разбежался.
- Нам нужна машина, - терпеливо напомнил Йоджи. – Ты сказал.
Да хоть самолет! Чтобы он, Шульдих, работал по указке какого-то… цивила?
- Даже если я что-нибудь выясню, чем ты подтвердишь? «Один мой знакомый телепат прочел его мысли?» Сомневаюсь, что это прокатит.
- Ты выясняешь факты – я фабрикую доказательства. Липовой распечатки данных из полиции будет вполне достаточно. Я уверен, она все равно понятия не имеет, как они должны выглядеть.
- Так почему бы тебе не ограничиться этим этапом? Кому нужны факты?
- Мне, - твердо сказал Йоджи. – Я не хочу обманывать женщину, которая мне доверилась.
- Как у тебя сложно-то всё, - хмыкнул Шульдих. – Тут обман, тут – не обман… нелегкое, должно быть, удовольствие – иметь моральные принципы.
- Ты согласен, или что? – резко уточнил Йоджи.
- Не-а. – Шульдих сел и опустил ноги на пол, поджав босые пальцы. – Ты уж как-нибудь без меня, окей?
- Макс. Пожалуйста.
Интересно, он сам-то замечает свои попытки сделать из этого имени волшебное слово? Что-то вроде «Сезам, откройся».
- Отсоси, - не оборачиваясь, бросил Шульдих.
Йоджи ухватил его за волосы и осторожно потянул на себя:
- Это условие?
Шульдих запрокинул голову. Лицо Йоджи увиделось ему перевернутым. Забавно, до чего же по-другому выглядят знакомые лица, если смотреть на них снизу вверх.
Он коротко размахнулся и ткнул локтем назад. Йоджи охнул, мгновенно разжав руку. Шульдих развернулся, толкнул его на постель и оседлал, сдавив коленями бока.
- Сволочь… - выдохнул Йоджи. - Больно же!
- Привыкай.
- Да уж, нежничать ты не умеешь.
- А надо? Между прочим, ты первый начал. – Ну да, прозвучало совсем по-дурацки. Но, черт, а что еще можно было сказать? «Научи»?
- Ладно, забей. – Йоджи дернул его на себя. – Еще разок?
- Запросто. – Шульдих навалился на него всем телом, поерзал, целиком отдаваясь удовольствию, простому и откровенному, как любые телесные удовольствия, не обремененные излишней философией. Йоджи дышал мерно и глубоко, и это ощущалось как рябь на тихой воде. В животе у него заурчало. Шульдих сочувственно хохотнул.
- Хочешь быть сверху?
Не то чтобы это имело принципиальное значение – но сейчас ему просто нечего было больше предложить. Нечего дать Йоджи, кроме этого сомнительного преимущества.
- Хочу.
Шульдих скатился на постель и улегся на спину, закинув руки за голову и широко расставив согнутые в коленях ноги. Йоджи перевернулся, навис над ним, глядя все с тем же непонятным выражением.
- Что? – спросил Шульдих.
Йоджи cполз пониже и, опустив голову, пристально уставился на его член.
- Я, конечно, быстрообучаемый и всё такое, но… - Он придвинулся совсем близко, медленно провел языком от корня до головки - и тут же отстранился. – Что-то в этом роде, да?
Ого.
Шульдих выпростал руки из-под головы и приподнялся на локтях:
- Ты это серьезно?
- Абсолютно.
Абсолютно неуверен, понял Шульдих. Судя по его виду, Кудо и сам не мог решить, хочется ему или колется.
Не мешало бы напомнить ему, кто здесь решает. «Извини, я, кажется, пока не готов перевести наши отношения на такой интимный уровень…» Вот тебе, обтекай.
Забавно посмотреть, какое у него будет лицо…
- Смелее, бэби, - сказал Шульдих. – Он тебя не укусит.
Йоджи ухмыльнулся и, чуть запрокинув голову, плавно округлил губы, будто выдыхал колечко дыма.
- Продолжай, - сказал Шульдих, невольно понизив голос.
- Обязательно. Только сначала ты позвонишь.
- А? – не понял Шульдих. – Кому?
- Этому парню с квартирами. Я дам тебе номер.
Ах, вот оно что…
Шульдих понимающе сощурился. Вот теперь действительно пора щелкнуть по носу самовлюбленного идиота. Хотя бы затем, чтобы не создавать прецедент. И однако, как раз теперь это стало по-настоящему интересным: как далеко он способен зайти? Насколько для Йоджи цель оправдывает средства?
- Сдохнешь страшной смертью, - на всякий случай пообещал Шульдих.
- Как скажешь. Звони.
- За обычный минет? И не подумаю. Разве что с проглотом…
- Что? – в свою очередь удивился Йоджи.
- Проглотишь, говорю.
- А яйца тебе не вылизать? – внезапно обозлился он.
- Я не настаиваю, - пожал плечами Шульдих. – Но это пошло бы тебе в плюс.
Йоджи помолчал, задумчиво пожевал губами, наконец, коротко кивнул:
- Ладно. Договорились. В смысле, с проглотом. Ты это… предупреди только.
Он опять склонился над Шульдихом, подышал, обдавая кожу в паху зыбким теплом. Потом поднялся и сел на пятки.
- Не то чтобы меня сильно волновало, какого ты обо мне мнения, но все-таки хотелось бы кое-что прояснить.
Шульдих закатил глаза:
- Ты не разводишь меня, пользуясь своей сексуальной привлекательностью, а честно обмениваешь услугу на услугу, так?
- Именно, - кивнул Йоджи. – Мне нравится, как ты сформулировал.
- Ага, я брал уроки… сам знаешь у кого. Изящная формулировка творит чудеса. А суть-то всё та же: ты продаешься мне за машину.
- Чтоб тебя… - в сердцах пробормотал Йоджи. – Называй, как хочешь.
Он опустился на локти, щекотно мазнув челкой по самому низу Шульдихова живота.
- Стой, не так. – Шульдих торопливо вскочил, снова уселся на край постели и жестом указал на пол перед собой: - Сюда.
- Ублюдок, - беззлобно буркнул Йоджи. - Мог бы избавить меня от этого.
- О, прости. На четвереньках тебе привычней, да?
Йоджи молча показал ему средний палец и сполз на пол. Устроившись на коленях между ног Шульдиха, примерился и осторожно лизнул. Член дернулся навстречу, как щенок при виде прогулочного ошейника. Йоджи подхватил его языком, подтолкнул, раскачивая вверх-вниз.
- За волосы не держать, - деловито предупредил он.
- А тебе меня можно?
- Ты не говорил, что нельзя.
- Ты начнешь уже, или что? – не выдержал Шульдих.
Йоджи решительно обхватил член губами и задвигал головой туда-сюда. Шульдих развел ноги пошире и наклонился вперед, чтобы лучше видеть.
Когда Творец – кем бы он ни был – задумывал Йоджи, он явно листал порножурналы для вдохновения. Причем особенно потрудился над губами, создавая их на радость портретистам, рекламщикам, домохозяйкам, девушкам старше восемнадцати и девочкам нелегитимного возраста, поэтам, сочинительницам любовных романов и режиссерам эротических фильмов. А заодно на погибель гетеросексуальным мужчинам – но за них Шульдих беспокоился меньше всего.
Разнообразные выражения Йоджиных губ составляли особый алфавит, посредством которого он внятно сообщал миру о своем настроении: уголки их то скорбно опускались, то с рассеянной насмешкой вздергивались кверху, то расходились в широкой ухмылке; а наблюдать за тем, как они смыкаются вокруг сигареты или вытягиваются навстречу горлышку пивной бутылки было особым удовольствием, тайным и сладким, как дрочка под одеялом в школьном дортуаре…
«Эй!»
Шульдих вздрогнул от неожиданности:
«А?»
«Ты хоть не молчи, а то мне как-то не по себе…»
Надо же, какое гибкое отношение к паранормальным способностям. Значит, когда всё хорошо – мы закрываемся, а чуть что не так – помоги мне, ты же телепат! Вот придурок…
«Никто не заставлял тебя в это ввязываться. Мне, может, тоже не по себе доверять самое ценное дилетанту… о черт, поосторожней! Так и знал…»
«Прости.»
Шульдих увлеченно следил, как Йоджи работает ртом. Переживание это было в основном эстетическим – заигрывать и позировать у него пока получалось гораздо лучше, чем собственно отсасывать. Шульдих честно боролся с искушением взять его за волосы и натянуть по самую глотку. Наконец, нетерпеливо выдернул член и, обхватив ладонью, пару раз шлепнул по мокрым от слюны и смазки губам. Йоджи испуганно отпрянул. Шульдих удержал его, крепко стиснув плечо, ударил снова – по губам, по щекам...
- Открой рот.
Йоджи зажмурился и с присвистом втянул воздух сквозь зубы. На щеках его разлился приглушенный румянец.
- Что, уже сдрейфил? – Шульдих разжал пальцы и поднял раскрытые ладони. – Я тебя не держу.
Йоджи слегка разомкнул губы, высунув сложенный лодочкой язык. Шульдих поводил по ним головкой, натирая до красноты, до развратного блеска, до липкой паутинки, потянувшейся следом от рта к члену.
- Смотри на меня.
Йоджи вскинул на него глаза – раскосые, блестящие, с расширенными зрачками. Ноздри у него вздрагивали. Шульдих вспомнил об оленях, которых видел однажды в парке Клайстоу. У них тоже были мокрые губы и гибкие языки. Он пытался скормить им кремовую булочку, пока смотритель не видел – но тот все время оглядывался, и тогда Шульдих рассердился, а у смотрителя пошла кровь носом.
Это было, когда…
- Давай, возьми его. Так глубоко, как сможешь.
Йоджи начал потихоньку впускать член. Шульдих чувствовал, как головка мягко трется между нёбом и языком. Он оперся руками позади себя и стал поддавать бедрами. Йоджи выскальзывал, не позволяя загонять себе слишком сильно, и это страшно бесило.
- Глубже, ну! Кончай тут девочку строить!
Вот тут Йоджи показал зубы, в буквальном смысле слова. Он раздраженно рявкнул – Шульдих охнул одновременно от боли и от того, как этот звук отразился приятной вибрацией вокруг головки - и жестко надавил ладонями ему на ляжки, притиснув к кровати, будто железной плитой.
Шульдих тоже гордился своими бицепсами и трицепсами, но от армрестлинга с Йоджи осмотрительно воздерживался.
- Окей, окей… - примирительно буркнул он.
Йоджи медленно убрал руки. Член снова заходил между его плотно сжатых губ, с каждым разом погружаясь все глубже.
Усидеть на месте было трудно – мышцы хотели сокращаться, тело требовало работы – мув он, бэби, движение – половина драйва. Шульдих двинул задом вполсилы, на пробу. Йоджи насторожено замер. Шульдих тоже остановился. Несколько секунд оба выжидали, следя друг за другом. Потом Йоджи закрыл глаза и подался еще чуть-чуть вперед, насадившись до предела. Теперь у него просто на лице было написано – страдальческим изломом бровей, трепетом век – всё, предел, дальше не могу…
«Можешь, - подумал Шульдих. – Но, так и быть, не в этот раз».
- Да, - сказал он. – Так хорошо.
«Хорошо» почему-то показалось недостаточным. Хотелось сказать что-нибудь особенно одобрительное. Что-нибудь успокаивающее. Что-нибудь… что там сказал Брэд, вынося резолюцию его первому отчету о выполненном задании? Ах, да! «Я бы тебя обнял, но боюсь не удержаться и свернуть тебе шею».
Он попробовал приспособиться к темпу, который задавал Йоджи. В какой-то момент они совпали, сравняли размах движений, и оказалось, что, если один не напирает, а другой не упирается – выходит очень даже неплохо. Йоджи больше не отшатывался, только шумно дышал носом и прижмуривался, когда головка утыкалась в горло.
Шульдих кончил так резко, что ни о каком предупреждении не могло быть и речи. Он даже не успел определиться в своих желаниях – брызнуть Йоджи на лицо казалось не менее заманчивым, чем спустить в рот - поэтому оставил всё на волю случая. Надо отдать Кудо должное: у него действительно хватило отваги проглотить и мужества даже не кривиться вплоть до поспешного ухода в ванную.
Шульдих решил, что зачтет ему это.
Он обтерся краем простыни и улегся под одеяло. Йоджи всё не возвращался, и вода шумела подозрительно долго. Тошнит его там, что ли?
Дверь ванной хлопнула, выпустив сырую волну разогретого воздуха.
Челка у Йоджи была мокрая, а на разгоряченном лице блестели капли воды. Шульдих мельком подумал о том, чтобы еще разок разложить его на постели.
- Ты горький, - с непонятной обидой сообщил Йоджи, проведя по губам тыльной стороной ладони. – Хотя чему я удивляюсь…
- В горло надо брать, тогда вкуса не почувствуешь, - посоветовал Шульдих.
- Большой опыт, м-м?
- И опыт тоже большой.
- Смешно, - рассеянно сказал Йоджи. – А теперь звони. Ты обещал.
Шульдих вздохнул и потянулся к телефону:
- Черт с тобой. Давай номер.
Следующим звонком он заказал пиццу на дом.
2.
- В соседнем доме с 1884 по 1929 год проживал знаменитый архитектор Антуан Бурдель, в честь которого и названа улица, - голосом экскурсовода поведал Тони. – Окна выходят во внутренний двор – можете оценить, вид из окна просто восхитительный. – Он помолчал, давая клиенту время оценить вышеупомянутый вид, а потом буднично добавил: - Ванную будем смотреть?
Потенциальный клиент покачал головой, встряхнув длинными ярко-рыжими волосами. У Полин тоже были длинные рыжие волосы – не такие яркие, скорей, каштановые, но все равно. Она была красавицей. И при этом – абсолютной неврастеничкой. Бывает же такое… Наверно, это как-то связано с таким ненормальным цветом волос.
Как всегда при мысли о Полин Тони огорчился. Не то чтобы он жалел – тогда просто невозможно было поступить иначе… да и для нее так лучше, в конце концов, она непременно оказалась бы в психушке, с ее-то характером. И все-таки - зря он вспомнил о ней сейчас.
В эту минуту Тони показалось, что он сам сходит с ума, потому что чей-то голос в его голове весело и вполне отчетливо произнес: «Точно, зря».
Он дернулся, озираясь по сторонам. Клиент рассеянно изучал старинную розетку на потолке.
- Вы что-то сказали? – на всякий случай спросил Тони.
Рыжий опустил голову и с интересом глянул на него:
- Это ведь называется доведением до самоубийства, если не ошибаюсь?
- Ч… то?
- Она вскрыла себе вены, да? Бритвой? Ужас какой. А кстати – бритву вы ей сами дали?
Тони остолбенел, беспомощно открывая и закрывая рот. Он знал, что этим кончится. Что рано или поздно всплывет. Но почему так?
Клиент бросил многозначительный взгляд на часы:
- Послушайте, у меня очень мало времени, поэтому давайте побыстрей перейдем от стадии глубокого потрясения к стадии конструктивного диалога. О да, я знаю всё. Я… брат Полин.
- У нее не было…
- Был. И мы с ней были очень близки, знаете ли. Она делилась со мной подробностями ваших… сложных взаимоотношений.
- Вы ничего… - пискнул Тони. Потом откашлялся и попытался закончить более твердо: - …не сможете доказать.
- А зачем? – небрежно спросил рыжий. – Я отнесу распечатки писем сестры в полицию. Пусть там доказывают, это их работа.
Тони помолчал, собираясь с духом. Этот человек не собирается его сдавать. Иначе уже сделал бы это, а не угрожал.
- Чего вы хотите?
Рыжий пожал плечами:
- Денег, разумеется. А вы что думали – я попрошу скинуть цену за аренду этого курятника? Кстати, квартира мне не понравилась, большое спасибо.
- Сколько?
- Это правильный вопрос. Ну, скажем, за каких-нибудь пять тысяч евро готов отпустить вас с миром. Мамма миа, как же я сегодня незлобив…
- Как я передам вам эти деньги?
- Переведете на счет. Прямо сейчас. Номер я вам продиктую. А потом я уйду, и мы с вами забудем эту историю… и мою несчастную сестру.
- А гарантии? – строго спросил Тони.
- Месье Кампа, за кого вы меня принимаете? – Рыжий ухмыльнулся, показав кончики сахарно-белых зубов. – Никаких гарантий, разумеется. Самая настоящая русская рулетка: шесть ячеек, один патрон. Желаете дозарядить обойму?
- Нет, - обреченно сказал Тони, доставая телефон.
Шульдих торопливо перешел улицу – время поджимало, не хватало еще опоздать на работу.
Какая удача, что у этого типа оказалось криминальное прошлое. Не то чтобы очень криминальное, но тем легче было его прижать. Даже особенно напрягаться не пришлось. Кто бы мог подумать, что этот макаронник так боится скелета в собственном шкафу.
Судя по его воспоминаниям, девица и вправду была ненормальной. На его месте любой бы не выдержал.
Осталось только решить, что сказать Йоджи: объявить клиента чистым, как рождественский снежок, или порушить к чертям его матримониальные планы – которые, кстати говоря, могли оказаться вполне честными. И в том, и в другом случае сам Шульдих ничем не рисковал – Брэд явно предвидел ситуации вроде этой, позаботившись об открытии для него номерного счета в БНП Париба.
В самом деле, хватит оплакивать свой ущербленный дар. Надо пользоваться тем, что осталось. Есть немало людей, готовых раскошелиться, чтобы их тайны повременили выходить наружу. Вопрос только в том, чтобы найти этих людей.
Впереди замаячил ажурный указатель метрополитена. Шульдих вытянул из-под воротника наушники нового плеера, воткнул их в уши и врубил музыку погромче.
3.
- Юххе-е-ей!!!
Шульдих по пояс высунулся из окна автомобиля, раскинув руки навстречу ветру – ни дать ни взять Кейт Уинслет на носу «Титаника». От ветра свистело в ушах, щеки горели, а на глаза наворачивались колючие слезы, так что уже трудно было различить, где настоящая луна и фонари, а где их отражения в мерзлом асфальте загородной трассы. Казалось, его вот-вот сорвет с узкой рамы окна, как белье с веревки, и зашвырнет неведомо куда…
- Банза-а-ай! – со смехом подхватил Йоджи. – Сядь, придурок, на твою задницу я уже насмотрелся!
Машина шла ровно и мягко, быстро разгоняясь на прямых участках шоссе и плавно притормаживая на поворотах.
- Послушная, - одобрительно заметил Йоджи.
- Опытная, - фыркнул Шульдих, сползая на сиденье. – Ей походу лет десять уже.
- Шесть, - поправил Йоджи. – И она просто красавица. А опыт красивой женщине только в плюс.
- Ты еще и геронтофил, оказывается? Я не знал.
- Я и сам о себе много нового узнал за последние полгода, - сдержанно заметил Йоджи, не отводя глаз от дороги.
- Хочешь об этом поговорить? – заинтересованно спросил Шульдих.
- Нет, не хочу.
- А почему? Я бы с удовольствием проработал с тобой эти аспекты: смятение натурала перед удовольствиями однополого секса, страх потери собственной мужественности, трудности осознания себя в качестве объекта, а не субъекта…
- Не сомневаюсь, что с удовольствием, - кивнул Йоджи. - Тебе эмоций не хватает, да? У тебя ведь их только две на всё про всё: злое презрение и презрительная злость. А интересно же посмотреть, что там бывает еще. У нормальных людей. Но все твои куклы разбежались, и теперь…
- Я думал, мы сейчас о тебе. – Шульдих провел ладонью по его обтянутому джинсами бедру и разочарованно хмыкнул.
- В куртке. - Йоджи вытащил пачку из кармана ветровки и бросил ему на колени. – Твои где?
- Дома оставил. – Шульдих щелчком выбил две сигареты, зажав зубами, поджег и протянул одну Йоджи.
- Благодарю. Так вот, насчет возраста: вообще-то я предпочитаю девушек помоложе.
- Честно?
- Ага. Стройных, с длинными ногами и высокой грудью…
- …не меньше четвертого размера.
- Ты что-то знаешь о размерах женской груди?
- Я кое-что знаю о ваших национальных комплексах. Я видел ваши мультики. Большие сиськи. Большие глаза. Светлые волосы.
Йоджи заткнулся почти на целую минуту. Шульдих мысленно поставил себе плюсик.
- Это не комплексы, а предпочтения, - сказал, наконец, Йоджи. – В любом случае, зачем брать так широко? Может, расскажешь, что нравится тебе? Лично.
- Боюсь, ты не узнаешь себя в этом описании.
- Ничего, как-нибудь переживу.
- Не хочу заставлять тебя переживать. - Шульдих наклонился вперед и повернул ручку магнитолы. В машине зазвучал монотонный напев тягучего блюза. Сочный мужской голос пел о том, что ночь – хорошее время для любви.
- О, да-а-а… - врастяжку проговорил Йоджи, выдыхая дым вместе со словами. – Это Рэй Чарльз, знаешь?
- Выпендрежник. – Шульдих потянулся к переключателю.
- Оставь.
- Мне не нравится.
- Просто послушай. Просто удели несколько минут своего драгоценного внимания. Ты никогда не замечал, что песни, которые слушаешь внимательно, чаще нравятся, чем нет? Откройся ей. Присвой ее себе, хотя бы на пять минут. Ну что тебе, трудно, что ли?
Что за чушь, подумал Шульдих. Присвой ее себе, чтобы она присвоила тебя. Пробралась в тебя, как кошка в приотворенную дверь, и свернулась в самой глубине – не выманишь, не выгонишь…
Он демонстративно отвернулся. Никто не поймет. Никто не знает, что это такое – страх потерять себя. Рассыпаться, раствориться едва ощутимой приправой в вареве коллективного бессознательного…
А может, и нет никакого «коллективного бессознательного». Вообще ничего, нахрен, нет. Только Вишну, которому снится Брахма, которому снится Шива, которому снится Шульдих, которому снится… что ему не нравится эта песня.
Так что все претензии - к Вишну.
- Хорошо… - снова повторил Йоджи. – Господи, как же мне этого не хватало, оказывается.
- Машины? – язвительно уточнил Шульдих.
- Дороги, - поправил Йоджи. – Тишины. Чтобы ночь, и музыка, и кто-то рядом… кто-то…
- Кто-нибудь вот такой, да?
Когда Йоджи обернулся, рядом с ним сидела девушка из летнего номера FHM – длинноволосая блондинка с широким, насмешливо изогнутым ртом и весело поблескивающими из-под пушистой челки глазами.
От неожиданности он ударил по тормозам, машина опасно завиляла по дороге. Йоджи поспешно выровнялся, съехал на обочину и заглушил мотор.
- Твою же мать…
Он затушил наполовину скуренную сигарету и тут же потянул из пачки следующую.
Радио продолжало играть – блюз Рэя Чарльза сменился прихотливой джазовой композицией. На месте девушки снова был Шульдих.
- Врезать бы тебе, - зло сказал Йоджи. – И даже не за то, что мы вот сейчас чуть не навернулись. А за то, что ты так нагло меня используешь.
Шульдих не ответил. Он уже и сам жалел об этой выходке, продиктованной вспышкой раздражения, но что сделано – то сделано. Все равно бы не удержался. Кудо опять забыл закрыться – а может, просто забил, последовал своему же совету. В последнее время он стал пренебрегать этим навыком, так и не вошедшим в привычку, и закрывался, только когда действительно хотел побыть один. У Шульдиха просто в мозгу свербило проучить его за навязчивость.
Иллюзия была мимолетной, всего на пару секунд, без подробностей – в полумраке салона воображение Йоджи само дорисовало едва намеченный образ. Шульдих прикрыл глаза, готовясь к неизбежной расплате – вспышке головной боли. Подумаешь, не впервой. Поедут домой, он сразу ляжет в постель, а Йоджи сварит ему кофе, очень крепкий и очень сладкий, а потом сядет рядом и будет массировать голову. Шульдих забыл, как это называется – шибари? шиацу? – но эта штука делала боль вполне терпимой. Жизнь вообще становилась терпимой, когда пальцы Йоджи скользили от середины лба к вискам и зарывались в волосы.
- Ты всегда помнишь, что я рядом, но тебе плевать. Рассчитываешь на меня – и при этом совершенно не принимаешь в расчет. Знаешь, я уже устал разбираться, подонок ты или просто-напросто идиот…
Ничего не болело. Голова не кружилась, в ушах не шумело, в висках не стучали острые молоточки.
Он поднял руки к лицу и потер лоб подушечками пальцев. Все было точно таким же, как обычно. Мир не изменился. Никто из длинной цепочки спящих не проявлял признаков пробуждения.
- Я даже не понимаю, почему… - Йоджи осекся. Помолчал, бесцельно щелкая зажигалкой, потом окликнул: – Эй, ты как?
Отлично, подумал Шульдих. Просто отлично. Это-то меня и беспокоит.
Обладание даром сродни обладанию членом: оно ставит тебя на более высокую ступеньку в иерархии человеческой стаи – задолго до того, как ты начнешь это осознавать – но и приносит определенные неудобства. Поначалу эта штука не вызывает ничего, кроме любопытства и легкого недоумения, потом ты начинаешь играть с ним, потом – изучать и экспериментировать… К двадцати годам ты знаешь девяносто девять способов его применения – включая те тридцать, что помогают скрасить одиночество – а если ты достаточно умен, то еще несколько способов укрощения. Ты умеешь ухаживать за ним, поддерживая красоту и работоспособность, и находить компромисс между его и своими желаниями…
Но если, несмотря на все заботы, в один далеко не прекрасный день он вдруг начинает вести себя странно, болит и отказывается повиноваться, это значит – пора обращаться к тем, кто лучше тебя разбирается в его устройстве. К специалистам.
Существенное различие между членом и даром в том, что первый целиком и полностью принадлежит своему носителю. Дар же принадлежит Организации. Как следствие, обладатель дара тоже обязан состоять на службе Организации, хочет он того или нет.
Вышедший из повиновения дар должен быть скорректирован – любыми имеющимися в распоряжении Организации средствами. Интересы носителя могут учитываться, но не являются приоритетными.
Носитель, чей дар не подлежит корректировке, может стать объектом лабораторных исследований, на благо остальным и в интересах Организации.
Шульдих ненавидел ощущать себя импотентом, но ему определенно нравилось быть живым. И свободным – во всяком случае, от Организации. И как носитель, он был крайне заинтересован в соблюдении своих интересов.
Но черт его побери, если он понимал, что происходит.
Так не должно быть. Можно относительно безнаказанно принимать трансляции чужих мыслей – в худшем случае, схлопочешь сенсорную перегрузку. Можно подключиться к чужому восприятию, присосаться пиявкой, исподволь, малыми дозами впрыскивая ему себя – это долго и хлопотно, но иногда оно того стоит… Но нельзя взломать чужой мозг – и не получить ответного удара. У сознания тоже есть рефлексы.
Так не должно быть.
Если только…
- Да что?! – Йоджи выкинул так и не зажженную сигарету и встревожено посмотрел на него.
- Щиты… - Шульдих нетерпеливо мотнул головой. Горло сжалось, и слова приходилось выдавливать, как кетчуп из тюбика. – Мои щиты. Они…
Йоджи положил руку ему на затылок и притянул к себе, лоб в лоб. Ладонь его была твердой, настойчивой и очень теплой.
- Ну что ты заладил «щиты, щиты»? – вполголоса проговорил он. - У тебя на них свет клином сошелся? Мы же как-то обходимся...
Шульдих оттолкнул его и хлестнул по лицу наотмашь.
В следующую минуту он торопливо искал по карманам салфетки, а Йоджи сдавленно матерился, запрокинув голову.
- Держи. – Шульдих протянул ему бумажный платок и открыл дверь машины. – Перебирайся на пассажирское, я поведу.
Не отрывая рук от лица, Йоджи перетащил свою задницу на освободившееся место. Шульдих сел за руль, развернулся и поехал обратно, к городу. В машине повисло тяжелое молчание.
Шульдих чувствовал себя странно, неловко – не столько потому, что врезал Йоджи за здорово живешь, сколько потому, что делать этого он не собирался. И даже, пожалуй, не хотел. Точно так же, как не собирался с риском для себя дразнить его дешевыми фокусами…
«Твою мать, Кудо, как же ты меня бесишь!»
- Какого черта ты меня все время бьешь?! – Йоджи шмыгнул носом, глянул на запачканный кровью платок и приложил его обратно. - Тебя там, в вашей сраной школе для мутантов, вообще не учили нормально общаться?
- Кончай причитать, - раздраженно сказал Шульдих. – Если на то пошло, мог бы дать мне сдачи.
- Мог бы. Но эта игра мне уже до смерти надоела.
Йоджи отвернулся и уставился в окно. Больше до самого дома не было сказано ни слова.
Michelle, my belle1.
Головная боль настигла его только на следующее утро. Это была не та боль, к которой Шульдих уже притерпелся. Мозг ныл, как перетруженная с отвычки мышца.
Что-то происходило. Что-то менялось.
Он должен был проверить.
Он выждал неделю, а потом однажды вернулся с работы на такси и заставил водителя поверить, что расплатился.
В тот раз голова болела так, что он позавидовал жертвам гильотины.
А к исходу суток резко переменился ветер и выпал первый снег, колкий и рассыпчатый, как стеклянная крошка.
Возможно, он просто выбрал не тот день.
Зима вообще была не его временем.
Йоджи не любил зиму. Зима означала холода, плотные панталоны на девушках и слишком длинные ночи. Причем ночи лидировали в этом списке.
Днем можно было делать вид, что всё в порядке. И верить, что всё в порядке. И всё действительно было в порядке, даже если вдруг накатывали воспоминания, ни с того ни с сего, как приступ дурноты – справиться с ними было не сложно. Надо было только немного переждать.
Днем легко было отвлечься, раствориться в куче маленьких повседневных ощущений: усталость после репетиций, будничные перебранки с Шульдихом. Тоска по дому. Всегдашняя тоска по кому-то, с кем можно просто…
Он знал, что это нормально. Уставать можно и от нормальной работы. Все иногда бранятся. За границей у многих случаются приступы ностальгии.
Нормальные люди тоже бывают одиноки.
Порой ему казалось, что не хватает только чьего-нибудь теплого подола – чтобы выплакаться раз навсегда и простить, себя и всех, кто был виноват в том, что он не мог себя простить.
Но по ночам его собственные мысли становились демоном Ао-андоном – и еще сотней других, каждый со своим именем. Правда, в Европе их называют иначе: горечь, сожаление, раскаянье… страх.
Страх был главным среди остальных. Старым знакомцем.
В пятнадцать лет Йоджи вдруг ясно понял, что когда-нибудь умрет. При солнечном свете это казалось не более чем легкой неприятностью, да и та грозила где-то в отдаленном будущем. В самом деле, он же так молод, он не прожил и половины жизни, еще столько лет впереди… Но когда наступала темнота, его снова и снова накрывало безжалостным осознанием: сколько бы их ни было, рано или поздно отпущенное ему время закончится. А значит, закончится мир – Йоджи знал это совершенно точно: мир не может существовать без него. Лежа в постели, он с болезненным мазохистским любопытством пытался представить – как это будет, когда ничего не будет? В животе становилось горячо, а в затылке начинало покалывать. Невозможно. С ним не может такого произойти, нагло уверял он себя, понимая, что блефует. С кем угодно, только не с ним, он-то будет жить. Умрет на время, если иначе нельзя – а потом переродится, и так раз за разом… вечно.
Как это – вечно?
Вечная жизнь тоже не укладывалась в голове и пугала чуть ли не больше вечного небытия.
Наверно, такое случается со всеми – с кем-то раньше, с кем-то позже… В конце концов, все смиряются. Вот и он смирился, даже привык. Смерть стала привычкой – привычкой не строить планов, не придавать значения. Не жить.
Теперь он получил время, на которое не рассчитывал. Самоубийца, уже коснувшийся дна своей пропасти, вдруг обнаружил, что к ногам его привязана резинка – и растерялся.
Он думал, что распрощался со страхом, а оказалось, тот просто затаился, чтобы снова встретить Йоджи по пути наверх. С новыми вопросами.
Те, кого он своими руками отправил в это жуткое «ничто» - переродятся ли они? Или теперь на их месте навсегда останется черная дыра, понемногу затягивающая в себя и его жизнь?
И в том, и в другом случае вернуть их обратно уже нельзя. Никакими силами, никаким раскаяньем. Он совершил необратимый поступок. Нет, не так: он совершал необратимые поступки. Неоднократно.
Какое теперь имеет значение, что это были плохие люди? Вечность не знает различий между плохими и хорошими.
Он мог убить Шульдиха, тогда на маяке. Шульдиха, который курит Кэмел, подпевает любимым рок-группам, страдает от перемен погоды, бормочет “merde”, как настоящий француз… Всё это могло исчезнуть. По его, Йоджи, вине.
Он мог убить Айю у дворца Мейфу. Айю, который, хоть временами и вел себя как последняя сволочь, но уж точно не был плохим человеком.
Он готов был убить за право никого больше не убивать.
Что с тобой такое, Йоджи? Кто ты такой?
Устав бороться с демонами, он вставал и шел на кухню пить кофе, чтобы вышибить клин клином. Включал свет, зажигал газ – ночные тени отступали и прятались по углам. «Меня зовут Ито Рё, - говорил им Йоджи. – Я ничего не помню. Оставьте меня в покое».
Он не пытался вести себя тихо, но Шульдих продолжал спать – или просто не подавал виду, что проснулся. Иногда, если демоны были особенно назойливы, Йоджи сам будил его, и они занимались сексом. При всех его недостатках у Шульдиха имелось одно неоспоримое достоинство: вечная готовность трахаться где угодно и когда угодно.
Шульдих не был способен на сочувствие – да Йоджи и не ждал от него сочувствия - но его горячее тело служило неплохой заменой теплому подолу.
А потом можно было, наконец, уснуть. И если во сне его ждали кошмары – Йоджи приветствовал их, как давних друзей.
Шульдих заметил, что кошмары стали реже.
Это не было делом его рук. Однажды он уже предлагал Йоджи свою помощь, и тот отказался. Конечно, у Шульдиха было что-то вроде личной заинтересованности: он не любил гнетущего молчания за завтраком, не любил, когда Йоджи тянул сигареты одну за другой – черт побери, если умеешь делать что-то по-настоящему красиво, преподноси это как событие, а не превращай в рутину!.. Ему не нравилось быть для Йоджи меньшим из зол – или, вернее, нравилось быть большим.
Но, что бы там кто ни думал, понятие профессиональной чести у него тоже имелось.
И потом, это дело такое: один раз попробуешь – уже не остановишься. А ему и без того стоило усилий не пробовать.
Всё началось, когда Йоджи только-только научился закрываться и рьяно пользовался новым умением. В то время он ни на миг не забывал о том, что живет с человеком, чей неофициальный, но вполне гласный девиз: «Все, что вы подумаете, может быть использовано против вас».
Это было чертовски досадно. Нет, не то, что Йоджи ему не доверяет – Шульдих первый назвал бы его дураком за излишнюю доверчивость, которую вовсе не собирался оправдывать. И потом, сколько бы потешных розовых слоников ни бродило в голове Кудо, Шульдих не променял бы на них возможность побыть в тишине.
Но наглухо закрытый Йоджи становился консервной банкой с надписью «Вскрой меня, если сможешь».
Шульдих и вскрыл бы, будь его щиты в порядке; грубо взломал, да еще посмеялся над попытками обезопасить себя примитивным, не слишком хорошо усвоенным приемом. Вот только этот прием работал, тем самым каждый раз напоминая ему, что щиты не в порядке.
Оставались часы, когда оборона Йоджи рушилась сама под натиском физиологических потребностей. Часы, когда он спал.
Спящее сознание было восхитительно открытым, податливым… гостеприимным. Пробраться в него не составляло ни малейшего труда. Гораздо труднее было вести себя тихо и ничего не натворить. Поначалу это доводило его до исступления, до нервной чесотки; пару раз он даже сбегал на балкон и скреб шершавый бетон стены, так что подушечки пальцев начинали гореть…
Йоджи так и не узнал, что ему грозило, если бы Шульдих сорвался.
Со временем Йоджи привык и прекратил так плотно огораживаться. Но Шульдих тоже привык и уже не хотел прекращать свои ночные вылазки. Не то чтобы он преследовал какую-то цель. Сам он не видел снов, не представлял, зачем они вообще нужны, и имел довольно смутное представление об их символике; добрую половину того, что наплел тогда о сне про машину и надгробный памятник, он сочинил на ходу. Но смотреть чужие сны оказалось неожиданно увлекательным занятием.
Сны Йоджи были яркими и сумбурными, как те картины импрессионистов, что они однажды вместе ходили смотреть, длинными и очень запутанными. Они разматывались рулоном полупрозрачной газовой ткани, с вытканными на ней пестрыми узорами, отдаленно похожими на пейзажи, здания, машины, человеческие фигурки (некоторых из них Шульдих даже как будто узнавал – рыжий абрис казался ему особенно забавным). Но стоило на секунду отвести глаза – рисунок необратимо менялся, и вот уже совсем другие герои в совсем других декорациях разыгрывали совсем другой спектакль. Почти что театр теней… Озвучка была, но до Шульдиха она доносилась как из-за обитых войлоком стен: звуки не проникали в уши (или что там сходило за уши у его ментальной проекции), а только деликатно обозначали свое присутствие.
Иногда он так и засыпал в этих снах – все равно что уснуть после секса, не вынимая члена из партнера: рано или поздно выскользнет сам. Шульдих всегда просыпался в себе. Собой. Кроуфорд сказал бы: «Неощутимость последствий не гарантирует их отсутствия», или что-нибудь типа того. Но Кроуфорд сам отослал его прочь, так пусть теперь не сует свой нос куда не надо. Он, Шульдих, не провидец, чтобы заранее думать о последствиях.
Он предпочитал выяснять их опытным путем.
2.
- Рё, черт тебя дери! Ну что ты дергаешься, как старый паралитик?! Плавнее, плавнее! С каких пор ты разучился танцевать?
- С тех пор как это стало моей работой, - вполголоса огрызнулся Йоджи. – Какой смысл лезть из кожи вон? Это всего лишь подтанцовка…
- Если не начнешь стараться, так и останешься на подтанцовках.
- Можно подумать, если я начну стараться, меня ждет карьера Михаила Барышникова.
- Если постараешься – возможно, мы сегодня даже пойдем домой.
Последнее слово всегда оставалось за Доминик. Переспорить ее было еще труднее, чем переспорить Шульдиха. Управление группой из двенадцати харизматичных непрофессионалов и полупрофессионалов закалило ее характер – если он еще нуждался в закалке. Ей случалось вести переговоры с миграционной службой и объясняться с новичками языком понятных во всем мире жестов. Зато разношерстный коллектив не отказывался работать сверхурочно, не требовал зарплат, которые полагались бы представителям коренного населения, и был достаточно взрослым, чтобы не волноваться о репутации заведений, в которых доводилось выступать.
- Ладно, так уж и быть – перекур, десять минут.
Йоджи плюхнулся на скамейку. Курить хотелось, но пачку он добил еще в прошлом перерыве, а группа, как назло, подобралась некурящая, так что перекур Доминик объявляла в основном себе. Стрельнуть сигарету у нее он пока не решался.
Рядом устроилась Мишель – его партнерша на это выступление. Цепляя носками за пятки, стянула разношенные спортивные тапки. С минуту Йоджи наблюдал, как она, морщась, массирует ноги. Ступни у нее были узкие, с высоким подъемом, большие пальцы длиннее остальных.
- Давай, помогу.
Он соскользнул на пол. Мягко потянув, поставил ее ногу себе на колено и принялся осторожно разминать подошву.
Мишель молча смотрела на него сверху вниз, без удивления, без недовольства. У нее был странный, начисто лишенный оценки взгляд, пристальный и внимательный, но не вызывающий желания отойти в тень. Она собирала волосы в тяжелый пучок на затылке и красила губы темно-вишневой помадой. Это делало ее немного старше своих лет, но в то же время невероятно ей шло.
Йоджи, дурачась, провел подушечками пальцев по своду стопы. Мишель улыбнулась, но не сделала попытки отдернуть ногу.
- Ты не боишься щекотки? – слегка разочарованно спросил он.
- Нет.
- А если языком?
Мишель медленно улыбнулась. Лицо ее выражало всё то же сдержанное приветливое любопытство.
- Рё, ты пытаешься меня снять?
Пытался ли он? Йоджи на минутку смешался, сам не зная, входило ли это в его намерения, или просто сказалась давняя привычка ошеломлять и завоевывать.
Какая жалость, что они не говорят на одном языке. Поди разберись, что она сейчас вкладывает в это «снять»…
- Это плохо? – на всякий случай поинтересовался он.
- Нет, - сказала она. – Просто… немножко не вовремя.
Потом натянула обратно тапки, поднялась и отошла.
После репетиции он предложил подвезти ее до дома – машину они с Шульдихом договорились брать по очереди, и в тот день как раз была очередь Йоджи.
По пути обменивались короткими фразами, совершенными в своей пустоте и искренности. Приятное чувство – когда говоришь всё, что думаешь, и думаешь только то, что говоришь. Как стакан прохладной минералки на двоих: ни вкуса, ни запаха - свежесть и шипучие пузырьки на языке.
Он зажег свет в подъезде и остался внизу, выжидая, пока она поднимается в квартиру. Следил, глядя снизу вверх, как она перебирает по лестнице ногами в высоких сапожках.
- Рё! - Мишель перегнулась через перила. – Может, зайдешь на… Ну не знаю, чашка кофе себя давно скомпрометировала… но могу налить тебе молока.
- Молока? – Йоджи удивленно хохотнул. – Я не пью молоко. Кофе будет в самый раз.
Ноги Мишель замелькали с удвоенной быстротой. Когда Йоджи поднялся на третий этаж, дверь одной из квартир была распахнута настежь.
А за дверью его ждала Мишель, в распахнутом пальто.
Он волновался – чертовски волновался, как в первый раз. До той степени, когда начинаешь судорожно вспоминать, какого цвета на тебе трусы, нет ли дыр на носках и чем пахнет изо рта. На одну отчаянную секунду Йоджи испугался, что не сможет, что у него вообще не встанет – после такого-то перерыва! – а потом подумал, что с Шульдихом это не было бы проблемой, просто не пришлось бы решать, кто снизу. От этой мысли ему стало смешно, и натянувшаяся внутри пружина тут же разжалась. Секс, он ведь как вождение автомобиля: один раз научишься – уже не забудешь.
Всё было прекрасно. Просто прекрасно.
Мишель оказалась горячей девочкой.
Как настоящий мужчина, Йоджи воздержался от дальнейших выводов и догадок.
3.
Шульдих поужинал один – репетиция у Йоджи что-то затянулась. Он ведь, кажется, должен был вернуться в девять. Или в десять?
Хотя оно и к лучшему. Сахар опять закончился, и вот уже неделю оба они забывали пополнить запас. Йоджи-то что, он все равно пьет кофе несладким… Надо позвонить ему, пусть на обратном пути заедет в супермаркет.
Это стало чем-то вроде игры – посылать друг друга в супермаркет: за огурцами, которые обязательно должны быть длинными и упругими, за бананами, которые надо выбирать по размеру, за корнем хрена – не то чтобы они хоть раз готовили что-то из корня хрена, но уж очень забавный овощ; а ведь есть еще помидоры, яйца, копченые колбаски… Да что там, иногда с какой-нибудь ерунды вроде туалетной бумаги начинался десятиминутный треп, полный непристойностей и двусмысленностей. К концу разговора у Йоджи явственно сбивалось дыхание, да и сам Шульдих чувствовал себя, что называется, на подъеме. Или кто-нибудь из них не выдерживал и начинал ржать.
Все-таки с Йоджи бывает весело.
Шульдих взялся за телефон, но тот вдруг ожил сам, высветив на экране длинный ряд цифр.
Номер был незнакомый.
Он нажал кнопку и поднес телефон к уху, но на всякий случай не отозвался.
- Шульдих, - уверенно сказали на том конце.
- Брэд. – Шульдих тяжело сглотнул. Голову повело; он вдруг почувствовал себя совершенно пьяным и счастливым, будто надышался ядовитого горного воздуха. - Ты где?
- Не задавай лишних вопросов. Я звоню предупредить: тебя ищут.
- Ты что-то узнал? Или увидел?
- Немного того, немного другого, - уклончиво отозвался Кроуфорд. – Почти ничего – наверняка. Просто будь начеку. Не расслабляйся.
- Как это не вовремя, Брэд, - деланно вздохнул Шульдих. – А я-то как раз собирался… расслабиться. Как думаешь, нас когда-нибудь оставят в покое?
- Очевидно, когда наша ценность окажется ниже затрат на приобретение.
- Я думал, со мной это уже произошло.
Кроуфорд не ответил. У Шульдиха возникло четкое ощущение, что он там пожал плечами. Или поправил очки. Или сделал еще какой-нибудь бессмысленный универсальный жест.
- Ладно, прощай.
- Погоди, - торопливо сказал Шульдих.
- Что еще? – В голосе Кроуфорда прозвучало легкое нетерпение. Не досада – просто нетерпение.
Шульдих запнулся, лихорадочно подыскивая, что бы сказать.
Щиты! Надо рассказать ему про щиты. Возможно, он даже сумеет…
Нет.
Это тоже теперь никого не касается.
- Прощай.
В трубке загудело. Шульдих посидел, растирая пальцами лоб и виски. Дурацкая привычка: от головной боли это все равно не помогало, от прочих проблем помогало еще меньше.
Да какого черта?!
Он схватил телефон, отыскал номер только что принятого звонка и нажал вызов.
После минутного молчания механическая девушка на чистейшем английском сообщила, что он дозвонился до одного из таксофонов аэропорта Чхеклапкок.
Шульдих ткнул кнопку отбоя и медленно отложил телефон, сдерживаясь, чтобы не швырнуть его в стенку.
Вот так, значит. Что ж, приятного путешествия, Брэд, куда бы ты ни направлялся. Скатертью дорожка. И… и…
Еб твою мать.
- Закрой глаза.
Йоджи почувствовал, как качнулся матрас, а потом услышал тихий шорох – Мишель водила ладонью по стене.
Вспыхнувший свет показался чересчур ярким даже сквозь веки. Йоджи сощурился и осторожно огляделся из-под ресниц.
Комната была маленькой, модно обставленной и неуловимо чужой – если бы он задался целью придумать комнату для Мишель, этот безликий глянцевый интерьер ему бы и в голову не пришел. Но в отличие от тех, в которых обитали они с Шульдихом, здесь хотя бы шторы гармонировали с обоями, а смятая, но так и не разобранная постель была накрыта покрывалом…
Йоджи вдруг остро потянуло домой.
- Полежи со мной немного, хорошо? – сказала Мишель, будто уловив его мысли. – Потом я провожу тебя до двери. Я соврала – нет у меня ни кофе, ни молока.
- Ничего, - сказал он.
Откуда-то не то сверху, не то снизу вдруг послышался глухой стон, а следом за ним – низкий голодный рев. Йоджи напрягся.
- Это водопровод, - невозмутимо пояснила Мишель. – Дом очень старый, слышимость отличная. И проницаемость тоже. Зато по утрам пахнет свежими булочками из кафе.
- Нас тоже было слышно? – уточнил Йоджи.
- Ага, - беспечно кивнула Мишель. – Я и не ожидала, что ты такой… шумный.
- А сама-то! – поддразнил он. - Я что, не похож на человека, который может быть шумным в постели?
- Как я могу судить? Я же совсем ничего о тебе не знаю – замкнутый ты или открытый; как долго до этого у тебя не было секса; какие девушки тебе нравятся; почему ты не пьешь молоко; кто и почему в тебя стрелял…
- С чего ты взяла? – перебил Йоджи. Прозвучало чуть резче, чем ему бы хотелось. Но, по крайней мере, он смог удержать улыбку и удержаться от желания натянуть на себя покрывало.
- Рё, у меня бывший любовник воевал в Бейруте. Я знаю, как выглядит шрам от пули.
- Это просто… - начал было Йоджи, но она вскинула руку и предупреждающе покачала пальцем:
- Не надо ничего выдумывать. Я ведь не спрашивала. Просто имей в виду: его видно. И для этого даже не обязательно ложиться с тобой в постель. Нам уже не раз приходилось переодеваться в одной комнате – я успела рассмотреть его во всех подробностях.
- Ты на меня смотрела, - шутливо уличил он в попытке поскорее сменить тему.
- Да. Но теперь можешь отплатить мне тем же. – Она легла рядом, вытянувшись на спине и чуть отвернув голову. Уже опять спокойная, даже как будто отстраненная… не похожая на девушку, которая всего десять минут назад кричала в полный голос, забыв о всякой сдержанности.
Йоджи смотрел, как вздрагивает в такт биению сердца ее грудь, и думал, что счастье – неподвижная точка. Крохотное «здесь и сейчас» в океане бесконечного времени и бесконечного пространства.
tbc
A hard day's night
А это новое:
Baby you can drive my car1.
Ноябрь выдался прозрачным, серо-буро-золотистым, как остывший чай в граненом стакане. Толпы туристов схлынули в ожидании рождественского сезона. Солнце будто пригасили, накрыв жестяным колпаком, а время яркой праздничной иллюминации еще не настало; в хронических сумерках город казался чище и тише.
Одним из самых больших удовольствий в эти дни было проснуться без будильника, и, уже подорвавшись с постели, спохватиться, что выходной. Нарочно не глянув на часы, завалиться обратно и долго лежать, думая о какой-нибудь чепухе. Наконец, заскучать, легким пинком разбудить соседа по кровати, получить в ответ пару ленивых тумаков и, в свою очередь, не оставить их без ответа. Затеять жаркую возню под одеялом; потом выкурить первую сигарету, перебив запах секса запахом дыма, снова соскользнуть в зыбкую дремоту и снова проснуться через несколько минут… и так до тех пор, пока голодные спазмы в желудке не сообщат, что время к обеду, а на кухне с вечера не осталось ничего съестного.
- Может, спустимся в ту забегаловку за углом? – первым предложил Шульдих. - Там соусы вкусные. Возьмем пару бургеров с тартаром…
- Я твои бургеры уже видеть не могу, - скривился Йоджи. - Хочу карри-удон и дораяки.
- Кудо, это Париж. Где я тебе тут возьму дораяки – кстати, что это?
- Очень вкусная штука, любимое блюдо Дораэмона. Не может быть, что ты не пробовал. Это такие блинчики из… черт его знает, из чего их делают… с начинкой из шоколада, или из крема, или из бобовой пасты. Но шоколадная лучше всего.
- Чревоугодник. Ладно, можем поискать аутентичности в каком-нибудь японском ресторане… - Шульдих потянулся к полке над кроватью и достал телефонный справочник. Рассеянно полистал, то и дело облизывая палец. – Вот, смотри: ресторан «Бенкай», торговый центр Богренель... – Он заложил страницу тем же пальцем и прикрыл глаза. - Три станции метро до Камброн, пересадка, еще две станции до площади Шарль Мишель, три квартала пешком…
- Имел я такую аутентичность, - мрачно резюмировал Йоджи.
Шульдих уронил справочник на пол.
- А ну вставай немедленно, ленивая скотина! - Он вскочил на четвереньки и набросился на Йоджи, щекоча ему бока, живот и всё, до чего мог добраться. Йоджи уворачивался, лягался, вопил и хохотал.
Шульдиху нравилось заставлять его смеяться. Или злиться. Пожалуй, еще интересней было бы заставить его плакать. Но это нарушило бы установившееся между ними равновесие, а этого Шульдих не хотел – во всяком случае, пока.
- Хватит, хватит! Да встаю уже, вот, смотри! – Йоджи уселся на постели, на всякий случай подтянув колени к груди и крепко обняв их руками. – Лучше объясни, откуда ты так хорошо знаешь город. Я понимаю, ты тут уже больше года живешь – но ведь это Париж…
- Не заговаривай мне зубы, - ухмыльнулся Шульдих. – Это же так просто, мог бы сам догадаться. Два миллиона человек – не считая туристов - и у каждого в голове свой собственный ежедневный маршрут. Одни маршруты совпадают, другие пересекаются… Всё равно что интерактивная карта, которая вечно маячит перед глазами.
Йоджи задумчиво помолчал.
- Жаль, что ты не можешь так же подключиться к транспортной системе, - сказал он, наконец.
- Жаль, что у нас нет машины, - поправил Шульдих.
- Есть идеи? – живо полюбопытствовал Йоджи.
Шульдих неопределенно качнул головой.
- Тогда слушай. – Йоджи подоткнул подушку под спину и устроился поудобней. - Наша костюмерша, милая девушка слегка за сорок…
- Та самая, которая обрядила тебя в майку с психоделическими сердцами? – Шульдих болезненно поморщился и демонстративно передернул плечами. – Да она просто чокнутая.
- Ну, это был, знаешь, такой танец… концептуальный, - пояснил Йоджи, немного сбитый с мысли таким поворотом разговора.
- Концептуальный, ха! Я думал, это по-другому называется…
- Так во-о-от, - с нажимом протянул Йоджи, - у нее недавно появился поклонник. Всё как полагается: букеты, конфеты… великолепный секс – так она выразилась. Но есть одна загвоздка. Девушка она довольно обеспеченная: бывший муж при разводе оставил ей четырехкомнатную квартиру с видом на Эйфелеву башню. Она там не живет - сдает богатым туристам и имеет с этого хорошую ренту, наши костюмы – это так, необременительное хобби...
- Передай, что за сходную цену я готов в любую минуту избавить ее от этой загвоздки.
- Нет, погоди, дело не в этом. Парень хочет, чтобы она вышла за него замуж.
- Хм… мое предложение остается в силе. Но это будет стоить дороже.
- Исключено. Она питает к нему чувства. И подозрения. Во-первых, он значительно моложе нее, а во-вторых – он риэлтор. В общем, она не знает, как отличить чистую страсть от корыстной заинтересованности.
- Всё?
- Всё.
- Ты с ней спал?
- Ты еще лампой в глаза мне посвети, - кисло посоветовал Йоджи. - Знаешь, иногда мне даже льстит твоя ревность. Пока я не вспоминаю, что это всего лишь инстинкт собственника. Плюс охотничий инстинкт, наверно: все пытаешься поймать меня на горячем?
- Я обещал, что убью тебя, если поймаю, - напомнил Шульдих. – Я не передумал.
- Попробуй, - просто сказал Йоджи. - Я буду защищаться.
Он досадливо вздохнул и пояснил, не дожидаясь ответа:
- Мы встретились в фойе гостиницы. У нее было плохое настроение, мне не спалось… Пошли в ночной бар, выпили вина, разговорились. Я предложил свои услуги. Сказал, что у меня есть кое-какие связи в полиции, и я попрошу пробить его по базе данных – выяснить, нет ли у него в биографии каких-нибудь сомнительных фактов и темных историй… Щегольнул познаниями в области работы правоохранительных органов; пришлось поднапрячься, знаешь ли – с моим-то французским.
- Не прибедняйся, - снисходительно подбодрил Шульдих. - У тебя не с языком проблемы, а с головой. Неужели она поверила?
- Я могу быть убедительным, - усмехнулся Йоджи.
- В своих эротических мечтах, угу. Кудо, тебя разве не учили, что дурить доверчивых дамочек неблагородно?
- Да не собираюсь я ее дурить! – возмутился Йоджи. – Я ей помочь хочу. Тем более что нам с этого тоже обломится.
- Вот про «обломится» давай поподробней.
- Если я помогу ей с этим делом, она отдаст мне свою старую Хонду. На льготных условиях.
- Мотоцикл?
- Детка, да ты скептик. Автомобиль, конечно!
- Я надеюсь, под «льготными условиями» ты действительно подразумеваешь очень льготные. Потому что если ты собрался обзавестись какой-нибудь развалюхой на колесах…
- Я ее видел. – Йоджи заметно просветлел. - Не с… супер-класс, конечно, но по-своему неплоха. Цвет «миланский красный», если тебе интересно.
- Ладно, ну и как же ты думаешь это обтяпать?
- Не я, а мы. Ты ведь сам хотел перебраться куда-нибудь поближе к центру. Позвонишь ему и попросишь показать подходящие квартиры.
Шульдих изумленно уставился на него: да этот мерзавец, никак, решил, что обзавелся ручным телепатом?!
- Слушай, я же не заставляю тебя что-то с ним… делать, - быстро уточнил Йоджи, очевидно, правильно истолковав наступившее молчание. - Просто, ну, вдруг он о чем-нибудь таком проговорится… мысленно.
- А если не проговорится?
- Назначишь ему другую встречу.
- Ага, разбежался.
- Нам нужна машина, - терпеливо напомнил Йоджи. – Ты сказал.
Да хоть самолет! Чтобы он, Шульдих, работал по указке какого-то… цивила?
- Даже если я что-нибудь выясню, чем ты подтвердишь? «Один мой знакомый телепат прочел его мысли?» Сомневаюсь, что это прокатит.
- Ты выясняешь факты – я фабрикую доказательства. Липовой распечатки данных из полиции будет вполне достаточно. Я уверен, она все равно понятия не имеет, как они должны выглядеть.
- Так почему бы тебе не ограничиться этим этапом? Кому нужны факты?
- Мне, - твердо сказал Йоджи. – Я не хочу обманывать женщину, которая мне доверилась.
- Как у тебя сложно-то всё, - хмыкнул Шульдих. – Тут обман, тут – не обман… нелегкое, должно быть, удовольствие – иметь моральные принципы.
- Ты согласен, или что? – резко уточнил Йоджи.
- Не-а. – Шульдих сел и опустил ноги на пол, поджав босые пальцы. – Ты уж как-нибудь без меня, окей?
- Макс. Пожалуйста.
Интересно, он сам-то замечает свои попытки сделать из этого имени волшебное слово? Что-то вроде «Сезам, откройся».
- Отсоси, - не оборачиваясь, бросил Шульдих.
Йоджи ухватил его за волосы и осторожно потянул на себя:
- Это условие?
Шульдих запрокинул голову. Лицо Йоджи увиделось ему перевернутым. Забавно, до чего же по-другому выглядят знакомые лица, если смотреть на них снизу вверх.
Он коротко размахнулся и ткнул локтем назад. Йоджи охнул, мгновенно разжав руку. Шульдих развернулся, толкнул его на постель и оседлал, сдавив коленями бока.
- Сволочь… - выдохнул Йоджи. - Больно же!
- Привыкай.
- Да уж, нежничать ты не умеешь.
- А надо? Между прочим, ты первый начал. – Ну да, прозвучало совсем по-дурацки. Но, черт, а что еще можно было сказать? «Научи»?
- Ладно, забей. – Йоджи дернул его на себя. – Еще разок?
- Запросто. – Шульдих навалился на него всем телом, поерзал, целиком отдаваясь удовольствию, простому и откровенному, как любые телесные удовольствия, не обремененные излишней философией. Йоджи дышал мерно и глубоко, и это ощущалось как рябь на тихой воде. В животе у него заурчало. Шульдих сочувственно хохотнул.
- Хочешь быть сверху?
Не то чтобы это имело принципиальное значение – но сейчас ему просто нечего было больше предложить. Нечего дать Йоджи, кроме этого сомнительного преимущества.
- Хочу.
Шульдих скатился на постель и улегся на спину, закинув руки за голову и широко расставив согнутые в коленях ноги. Йоджи перевернулся, навис над ним, глядя все с тем же непонятным выражением.
- Что? – спросил Шульдих.
Йоджи cполз пониже и, опустив голову, пристально уставился на его член.
- Я, конечно, быстрообучаемый и всё такое, но… - Он придвинулся совсем близко, медленно провел языком от корня до головки - и тут же отстранился. – Что-то в этом роде, да?
Ого.
Шульдих выпростал руки из-под головы и приподнялся на локтях:
- Ты это серьезно?
- Абсолютно.
Абсолютно неуверен, понял Шульдих. Судя по его виду, Кудо и сам не мог решить, хочется ему или колется.
Не мешало бы напомнить ему, кто здесь решает. «Извини, я, кажется, пока не готов перевести наши отношения на такой интимный уровень…» Вот тебе, обтекай.
Забавно посмотреть, какое у него будет лицо…
- Смелее, бэби, - сказал Шульдих. – Он тебя не укусит.
Йоджи ухмыльнулся и, чуть запрокинув голову, плавно округлил губы, будто выдыхал колечко дыма.
- Продолжай, - сказал Шульдих, невольно понизив голос.
- Обязательно. Только сначала ты позвонишь.
- А? – не понял Шульдих. – Кому?
- Этому парню с квартирами. Я дам тебе номер.
Ах, вот оно что…
Шульдих понимающе сощурился. Вот теперь действительно пора щелкнуть по носу самовлюбленного идиота. Хотя бы затем, чтобы не создавать прецедент. И однако, как раз теперь это стало по-настоящему интересным: как далеко он способен зайти? Насколько для Йоджи цель оправдывает средства?
- Сдохнешь страшной смертью, - на всякий случай пообещал Шульдих.
- Как скажешь. Звони.
- За обычный минет? И не подумаю. Разве что с проглотом…
- Что? – в свою очередь удивился Йоджи.
- Проглотишь, говорю.
- А яйца тебе не вылизать? – внезапно обозлился он.
- Я не настаиваю, - пожал плечами Шульдих. – Но это пошло бы тебе в плюс.
Йоджи помолчал, задумчиво пожевал губами, наконец, коротко кивнул:
- Ладно. Договорились. В смысле, с проглотом. Ты это… предупреди только.
Он опять склонился над Шульдихом, подышал, обдавая кожу в паху зыбким теплом. Потом поднялся и сел на пятки.
- Не то чтобы меня сильно волновало, какого ты обо мне мнения, но все-таки хотелось бы кое-что прояснить.
Шульдих закатил глаза:
- Ты не разводишь меня, пользуясь своей сексуальной привлекательностью, а честно обмениваешь услугу на услугу, так?
- Именно, - кивнул Йоджи. – Мне нравится, как ты сформулировал.
- Ага, я брал уроки… сам знаешь у кого. Изящная формулировка творит чудеса. А суть-то всё та же: ты продаешься мне за машину.
- Чтоб тебя… - в сердцах пробормотал Йоджи. – Называй, как хочешь.
Он опустился на локти, щекотно мазнув челкой по самому низу Шульдихова живота.
- Стой, не так. – Шульдих торопливо вскочил, снова уселся на край постели и жестом указал на пол перед собой: - Сюда.
- Ублюдок, - беззлобно буркнул Йоджи. - Мог бы избавить меня от этого.
- О, прости. На четвереньках тебе привычней, да?
Йоджи молча показал ему средний палец и сполз на пол. Устроившись на коленях между ног Шульдиха, примерился и осторожно лизнул. Член дернулся навстречу, как щенок при виде прогулочного ошейника. Йоджи подхватил его языком, подтолкнул, раскачивая вверх-вниз.
- За волосы не держать, - деловито предупредил он.
- А тебе меня можно?
- Ты не говорил, что нельзя.
- Ты начнешь уже, или что? – не выдержал Шульдих.
Йоджи решительно обхватил член губами и задвигал головой туда-сюда. Шульдих развел ноги пошире и наклонился вперед, чтобы лучше видеть.
Когда Творец – кем бы он ни был – задумывал Йоджи, он явно листал порножурналы для вдохновения. Причем особенно потрудился над губами, создавая их на радость портретистам, рекламщикам, домохозяйкам, девушкам старше восемнадцати и девочкам нелегитимного возраста, поэтам, сочинительницам любовных романов и режиссерам эротических фильмов. А заодно на погибель гетеросексуальным мужчинам – но за них Шульдих беспокоился меньше всего.
Разнообразные выражения Йоджиных губ составляли особый алфавит, посредством которого он внятно сообщал миру о своем настроении: уголки их то скорбно опускались, то с рассеянной насмешкой вздергивались кверху, то расходились в широкой ухмылке; а наблюдать за тем, как они смыкаются вокруг сигареты или вытягиваются навстречу горлышку пивной бутылки было особым удовольствием, тайным и сладким, как дрочка под одеялом в школьном дортуаре…
«Эй!»
Шульдих вздрогнул от неожиданности:
«А?»
«Ты хоть не молчи, а то мне как-то не по себе…»
Надо же, какое гибкое отношение к паранормальным способностям. Значит, когда всё хорошо – мы закрываемся, а чуть что не так – помоги мне, ты же телепат! Вот придурок…
«Никто не заставлял тебя в это ввязываться. Мне, может, тоже не по себе доверять самое ценное дилетанту… о черт, поосторожней! Так и знал…»
«Прости.»
Шульдих увлеченно следил, как Йоджи работает ртом. Переживание это было в основном эстетическим – заигрывать и позировать у него пока получалось гораздо лучше, чем собственно отсасывать. Шульдих честно боролся с искушением взять его за волосы и натянуть по самую глотку. Наконец, нетерпеливо выдернул член и, обхватив ладонью, пару раз шлепнул по мокрым от слюны и смазки губам. Йоджи испуганно отпрянул. Шульдих удержал его, крепко стиснув плечо, ударил снова – по губам, по щекам...
- Открой рот.
Йоджи зажмурился и с присвистом втянул воздух сквозь зубы. На щеках его разлился приглушенный румянец.
- Что, уже сдрейфил? – Шульдих разжал пальцы и поднял раскрытые ладони. – Я тебя не держу.
Йоджи слегка разомкнул губы, высунув сложенный лодочкой язык. Шульдих поводил по ним головкой, натирая до красноты, до развратного блеска, до липкой паутинки, потянувшейся следом от рта к члену.
- Смотри на меня.
Йоджи вскинул на него глаза – раскосые, блестящие, с расширенными зрачками. Ноздри у него вздрагивали. Шульдих вспомнил об оленях, которых видел однажды в парке Клайстоу. У них тоже были мокрые губы и гибкие языки. Он пытался скормить им кремовую булочку, пока смотритель не видел – но тот все время оглядывался, и тогда Шульдих рассердился, а у смотрителя пошла кровь носом.
Это было, когда…
- Давай, возьми его. Так глубоко, как сможешь.
Йоджи начал потихоньку впускать член. Шульдих чувствовал, как головка мягко трется между нёбом и языком. Он оперся руками позади себя и стал поддавать бедрами. Йоджи выскальзывал, не позволяя загонять себе слишком сильно, и это страшно бесило.
- Глубже, ну! Кончай тут девочку строить!
Вот тут Йоджи показал зубы, в буквальном смысле слова. Он раздраженно рявкнул – Шульдих охнул одновременно от боли и от того, как этот звук отразился приятной вибрацией вокруг головки - и жестко надавил ладонями ему на ляжки, притиснув к кровати, будто железной плитой.
Шульдих тоже гордился своими бицепсами и трицепсами, но от армрестлинга с Йоджи осмотрительно воздерживался.
- Окей, окей… - примирительно буркнул он.
Йоджи медленно убрал руки. Член снова заходил между его плотно сжатых губ, с каждым разом погружаясь все глубже.
Усидеть на месте было трудно – мышцы хотели сокращаться, тело требовало работы – мув он, бэби, движение – половина драйва. Шульдих двинул задом вполсилы, на пробу. Йоджи насторожено замер. Шульдих тоже остановился. Несколько секунд оба выжидали, следя друг за другом. Потом Йоджи закрыл глаза и подался еще чуть-чуть вперед, насадившись до предела. Теперь у него просто на лице было написано – страдальческим изломом бровей, трепетом век – всё, предел, дальше не могу…
«Можешь, - подумал Шульдих. – Но, так и быть, не в этот раз».
- Да, - сказал он. – Так хорошо.
«Хорошо» почему-то показалось недостаточным. Хотелось сказать что-нибудь особенно одобрительное. Что-нибудь успокаивающее. Что-нибудь… что там сказал Брэд, вынося резолюцию его первому отчету о выполненном задании? Ах, да! «Я бы тебя обнял, но боюсь не удержаться и свернуть тебе шею».
Он попробовал приспособиться к темпу, который задавал Йоджи. В какой-то момент они совпали, сравняли размах движений, и оказалось, что, если один не напирает, а другой не упирается – выходит очень даже неплохо. Йоджи больше не отшатывался, только шумно дышал носом и прижмуривался, когда головка утыкалась в горло.
Шульдих кончил так резко, что ни о каком предупреждении не могло быть и речи. Он даже не успел определиться в своих желаниях – брызнуть Йоджи на лицо казалось не менее заманчивым, чем спустить в рот - поэтому оставил всё на волю случая. Надо отдать Кудо должное: у него действительно хватило отваги проглотить и мужества даже не кривиться вплоть до поспешного ухода в ванную.
Шульдих решил, что зачтет ему это.
Он обтерся краем простыни и улегся под одеяло. Йоджи всё не возвращался, и вода шумела подозрительно долго. Тошнит его там, что ли?
Дверь ванной хлопнула, выпустив сырую волну разогретого воздуха.
Челка у Йоджи была мокрая, а на разгоряченном лице блестели капли воды. Шульдих мельком подумал о том, чтобы еще разок разложить его на постели.
- Ты горький, - с непонятной обидой сообщил Йоджи, проведя по губам тыльной стороной ладони. – Хотя чему я удивляюсь…
- В горло надо брать, тогда вкуса не почувствуешь, - посоветовал Шульдих.
- Большой опыт, м-м?
- И опыт тоже большой.
- Смешно, - рассеянно сказал Йоджи. – А теперь звони. Ты обещал.
Шульдих вздохнул и потянулся к телефону:
- Черт с тобой. Давай номер.
Следующим звонком он заказал пиццу на дом.
2.
- В соседнем доме с 1884 по 1929 год проживал знаменитый архитектор Антуан Бурдель, в честь которого и названа улица, - голосом экскурсовода поведал Тони. – Окна выходят во внутренний двор – можете оценить, вид из окна просто восхитительный. – Он помолчал, давая клиенту время оценить вышеупомянутый вид, а потом буднично добавил: - Ванную будем смотреть?
Потенциальный клиент покачал головой, встряхнув длинными ярко-рыжими волосами. У Полин тоже были длинные рыжие волосы – не такие яркие, скорей, каштановые, но все равно. Она была красавицей. И при этом – абсолютной неврастеничкой. Бывает же такое… Наверно, это как-то связано с таким ненормальным цветом волос.
Как всегда при мысли о Полин Тони огорчился. Не то чтобы он жалел – тогда просто невозможно было поступить иначе… да и для нее так лучше, в конце концов, она непременно оказалась бы в психушке, с ее-то характером. И все-таки - зря он вспомнил о ней сейчас.
В эту минуту Тони показалось, что он сам сходит с ума, потому что чей-то голос в его голове весело и вполне отчетливо произнес: «Точно, зря».
Он дернулся, озираясь по сторонам. Клиент рассеянно изучал старинную розетку на потолке.
- Вы что-то сказали? – на всякий случай спросил Тони.
Рыжий опустил голову и с интересом глянул на него:
- Это ведь называется доведением до самоубийства, если не ошибаюсь?
- Ч… то?
- Она вскрыла себе вены, да? Бритвой? Ужас какой. А кстати – бритву вы ей сами дали?
Тони остолбенел, беспомощно открывая и закрывая рот. Он знал, что этим кончится. Что рано или поздно всплывет. Но почему так?
Клиент бросил многозначительный взгляд на часы:
- Послушайте, у меня очень мало времени, поэтому давайте побыстрей перейдем от стадии глубокого потрясения к стадии конструктивного диалога. О да, я знаю всё. Я… брат Полин.
- У нее не было…
- Был. И мы с ней были очень близки, знаете ли. Она делилась со мной подробностями ваших… сложных взаимоотношений.
- Вы ничего… - пискнул Тони. Потом откашлялся и попытался закончить более твердо: - …не сможете доказать.
- А зачем? – небрежно спросил рыжий. – Я отнесу распечатки писем сестры в полицию. Пусть там доказывают, это их работа.
Тони помолчал, собираясь с духом. Этот человек не собирается его сдавать. Иначе уже сделал бы это, а не угрожал.
- Чего вы хотите?
Рыжий пожал плечами:
- Денег, разумеется. А вы что думали – я попрошу скинуть цену за аренду этого курятника? Кстати, квартира мне не понравилась, большое спасибо.
- Сколько?
- Это правильный вопрос. Ну, скажем, за каких-нибудь пять тысяч евро готов отпустить вас с миром. Мамма миа, как же я сегодня незлобив…
- Как я передам вам эти деньги?
- Переведете на счет. Прямо сейчас. Номер я вам продиктую. А потом я уйду, и мы с вами забудем эту историю… и мою несчастную сестру.
- А гарантии? – строго спросил Тони.
- Месье Кампа, за кого вы меня принимаете? – Рыжий ухмыльнулся, показав кончики сахарно-белых зубов. – Никаких гарантий, разумеется. Самая настоящая русская рулетка: шесть ячеек, один патрон. Желаете дозарядить обойму?
- Нет, - обреченно сказал Тони, доставая телефон.
Шульдих торопливо перешел улицу – время поджимало, не хватало еще опоздать на работу.
Какая удача, что у этого типа оказалось криминальное прошлое. Не то чтобы очень криминальное, но тем легче было его прижать. Даже особенно напрягаться не пришлось. Кто бы мог подумать, что этот макаронник так боится скелета в собственном шкафу.
Судя по его воспоминаниям, девица и вправду была ненормальной. На его месте любой бы не выдержал.
Осталось только решить, что сказать Йоджи: объявить клиента чистым, как рождественский снежок, или порушить к чертям его матримониальные планы – которые, кстати говоря, могли оказаться вполне честными. И в том, и в другом случае сам Шульдих ничем не рисковал – Брэд явно предвидел ситуации вроде этой, позаботившись об открытии для него номерного счета в БНП Париба.
В самом деле, хватит оплакивать свой ущербленный дар. Надо пользоваться тем, что осталось. Есть немало людей, готовых раскошелиться, чтобы их тайны повременили выходить наружу. Вопрос только в том, чтобы найти этих людей.
Впереди замаячил ажурный указатель метрополитена. Шульдих вытянул из-под воротника наушники нового плеера, воткнул их в уши и врубил музыку погромче.
3.
- Юххе-е-ей!!!
Шульдих по пояс высунулся из окна автомобиля, раскинув руки навстречу ветру – ни дать ни взять Кейт Уинслет на носу «Титаника». От ветра свистело в ушах, щеки горели, а на глаза наворачивались колючие слезы, так что уже трудно было различить, где настоящая луна и фонари, а где их отражения в мерзлом асфальте загородной трассы. Казалось, его вот-вот сорвет с узкой рамы окна, как белье с веревки, и зашвырнет неведомо куда…
- Банза-а-ай! – со смехом подхватил Йоджи. – Сядь, придурок, на твою задницу я уже насмотрелся!
Машина шла ровно и мягко, быстро разгоняясь на прямых участках шоссе и плавно притормаживая на поворотах.
- Послушная, - одобрительно заметил Йоджи.
- Опытная, - фыркнул Шульдих, сползая на сиденье. – Ей походу лет десять уже.
- Шесть, - поправил Йоджи. – И она просто красавица. А опыт красивой женщине только в плюс.
- Ты еще и геронтофил, оказывается? Я не знал.
- Я и сам о себе много нового узнал за последние полгода, - сдержанно заметил Йоджи, не отводя глаз от дороги.
- Хочешь об этом поговорить? – заинтересованно спросил Шульдих.
- Нет, не хочу.
- А почему? Я бы с удовольствием проработал с тобой эти аспекты: смятение натурала перед удовольствиями однополого секса, страх потери собственной мужественности, трудности осознания себя в качестве объекта, а не субъекта…
- Не сомневаюсь, что с удовольствием, - кивнул Йоджи. - Тебе эмоций не хватает, да? У тебя ведь их только две на всё про всё: злое презрение и презрительная злость. А интересно же посмотреть, что там бывает еще. У нормальных людей. Но все твои куклы разбежались, и теперь…
- Я думал, мы сейчас о тебе. – Шульдих провел ладонью по его обтянутому джинсами бедру и разочарованно хмыкнул.
- В куртке. - Йоджи вытащил пачку из кармана ветровки и бросил ему на колени. – Твои где?
- Дома оставил. – Шульдих щелчком выбил две сигареты, зажав зубами, поджег и протянул одну Йоджи.
- Благодарю. Так вот, насчет возраста: вообще-то я предпочитаю девушек помоложе.
- Честно?
- Ага. Стройных, с длинными ногами и высокой грудью…
- …не меньше четвертого размера.
- Ты что-то знаешь о размерах женской груди?
- Я кое-что знаю о ваших национальных комплексах. Я видел ваши мультики. Большие сиськи. Большие глаза. Светлые волосы.
Йоджи заткнулся почти на целую минуту. Шульдих мысленно поставил себе плюсик.
- Это не комплексы, а предпочтения, - сказал, наконец, Йоджи. – В любом случае, зачем брать так широко? Может, расскажешь, что нравится тебе? Лично.
- Боюсь, ты не узнаешь себя в этом описании.
- Ничего, как-нибудь переживу.
- Не хочу заставлять тебя переживать. - Шульдих наклонился вперед и повернул ручку магнитолы. В машине зазвучал монотонный напев тягучего блюза. Сочный мужской голос пел о том, что ночь – хорошее время для любви.
- О, да-а-а… - врастяжку проговорил Йоджи, выдыхая дым вместе со словами. – Это Рэй Чарльз, знаешь?
- Выпендрежник. – Шульдих потянулся к переключателю.
- Оставь.
- Мне не нравится.
- Просто послушай. Просто удели несколько минут своего драгоценного внимания. Ты никогда не замечал, что песни, которые слушаешь внимательно, чаще нравятся, чем нет? Откройся ей. Присвой ее себе, хотя бы на пять минут. Ну что тебе, трудно, что ли?
Что за чушь, подумал Шульдих. Присвой ее себе, чтобы она присвоила тебя. Пробралась в тебя, как кошка в приотворенную дверь, и свернулась в самой глубине – не выманишь, не выгонишь…
Он демонстративно отвернулся. Никто не поймет. Никто не знает, что это такое – страх потерять себя. Рассыпаться, раствориться едва ощутимой приправой в вареве коллективного бессознательного…
А может, и нет никакого «коллективного бессознательного». Вообще ничего, нахрен, нет. Только Вишну, которому снится Брахма, которому снится Шива, которому снится Шульдих, которому снится… что ему не нравится эта песня.
Так что все претензии - к Вишну.
- Хорошо… - снова повторил Йоджи. – Господи, как же мне этого не хватало, оказывается.
- Машины? – язвительно уточнил Шульдих.
- Дороги, - поправил Йоджи. – Тишины. Чтобы ночь, и музыка, и кто-то рядом… кто-то…
- Кто-нибудь вот такой, да?
Когда Йоджи обернулся, рядом с ним сидела девушка из летнего номера FHM – длинноволосая блондинка с широким, насмешливо изогнутым ртом и весело поблескивающими из-под пушистой челки глазами.
От неожиданности он ударил по тормозам, машина опасно завиляла по дороге. Йоджи поспешно выровнялся, съехал на обочину и заглушил мотор.
- Твою же мать…
Он затушил наполовину скуренную сигарету и тут же потянул из пачки следующую.
Радио продолжало играть – блюз Рэя Чарльза сменился прихотливой джазовой композицией. На месте девушки снова был Шульдих.
- Врезать бы тебе, - зло сказал Йоджи. – И даже не за то, что мы вот сейчас чуть не навернулись. А за то, что ты так нагло меня используешь.
Шульдих не ответил. Он уже и сам жалел об этой выходке, продиктованной вспышкой раздражения, но что сделано – то сделано. Все равно бы не удержался. Кудо опять забыл закрыться – а может, просто забил, последовал своему же совету. В последнее время он стал пренебрегать этим навыком, так и не вошедшим в привычку, и закрывался, только когда действительно хотел побыть один. У Шульдиха просто в мозгу свербило проучить его за навязчивость.
Иллюзия была мимолетной, всего на пару секунд, без подробностей – в полумраке салона воображение Йоджи само дорисовало едва намеченный образ. Шульдих прикрыл глаза, готовясь к неизбежной расплате – вспышке головной боли. Подумаешь, не впервой. Поедут домой, он сразу ляжет в постель, а Йоджи сварит ему кофе, очень крепкий и очень сладкий, а потом сядет рядом и будет массировать голову. Шульдих забыл, как это называется – шибари? шиацу? – но эта штука делала боль вполне терпимой. Жизнь вообще становилась терпимой, когда пальцы Йоджи скользили от середины лба к вискам и зарывались в волосы.
- Ты всегда помнишь, что я рядом, но тебе плевать. Рассчитываешь на меня – и при этом совершенно не принимаешь в расчет. Знаешь, я уже устал разбираться, подонок ты или просто-напросто идиот…
Ничего не болело. Голова не кружилась, в ушах не шумело, в висках не стучали острые молоточки.
Он поднял руки к лицу и потер лоб подушечками пальцев. Все было точно таким же, как обычно. Мир не изменился. Никто из длинной цепочки спящих не проявлял признаков пробуждения.
- Я даже не понимаю, почему… - Йоджи осекся. Помолчал, бесцельно щелкая зажигалкой, потом окликнул: – Эй, ты как?
Отлично, подумал Шульдих. Просто отлично. Это-то меня и беспокоит.
Обладание даром сродни обладанию членом: оно ставит тебя на более высокую ступеньку в иерархии человеческой стаи – задолго до того, как ты начнешь это осознавать – но и приносит определенные неудобства. Поначалу эта штука не вызывает ничего, кроме любопытства и легкого недоумения, потом ты начинаешь играть с ним, потом – изучать и экспериментировать… К двадцати годам ты знаешь девяносто девять способов его применения – включая те тридцать, что помогают скрасить одиночество – а если ты достаточно умен, то еще несколько способов укрощения. Ты умеешь ухаживать за ним, поддерживая красоту и работоспособность, и находить компромисс между его и своими желаниями…
Но если, несмотря на все заботы, в один далеко не прекрасный день он вдруг начинает вести себя странно, болит и отказывается повиноваться, это значит – пора обращаться к тем, кто лучше тебя разбирается в его устройстве. К специалистам.
Существенное различие между членом и даром в том, что первый целиком и полностью принадлежит своему носителю. Дар же принадлежит Организации. Как следствие, обладатель дара тоже обязан состоять на службе Организации, хочет он того или нет.
Вышедший из повиновения дар должен быть скорректирован – любыми имеющимися в распоряжении Организации средствами. Интересы носителя могут учитываться, но не являются приоритетными.
Носитель, чей дар не подлежит корректировке, может стать объектом лабораторных исследований, на благо остальным и в интересах Организации.
Шульдих ненавидел ощущать себя импотентом, но ему определенно нравилось быть живым. И свободным – во всяком случае, от Организации. И как носитель, он был крайне заинтересован в соблюдении своих интересов.
Но черт его побери, если он понимал, что происходит.
Так не должно быть. Можно относительно безнаказанно принимать трансляции чужих мыслей – в худшем случае, схлопочешь сенсорную перегрузку. Можно подключиться к чужому восприятию, присосаться пиявкой, исподволь, малыми дозами впрыскивая ему себя – это долго и хлопотно, но иногда оно того стоит… Но нельзя взломать чужой мозг – и не получить ответного удара. У сознания тоже есть рефлексы.
Так не должно быть.
Если только…
- Да что?! – Йоджи выкинул так и не зажженную сигарету и встревожено посмотрел на него.
- Щиты… - Шульдих нетерпеливо мотнул головой. Горло сжалось, и слова приходилось выдавливать, как кетчуп из тюбика. – Мои щиты. Они…
Йоджи положил руку ему на затылок и притянул к себе, лоб в лоб. Ладонь его была твердой, настойчивой и очень теплой.
- Ну что ты заладил «щиты, щиты»? – вполголоса проговорил он. - У тебя на них свет клином сошелся? Мы же как-то обходимся...
Шульдих оттолкнул его и хлестнул по лицу наотмашь.
В следующую минуту он торопливо искал по карманам салфетки, а Йоджи сдавленно матерился, запрокинув голову.
- Держи. – Шульдих протянул ему бумажный платок и открыл дверь машины. – Перебирайся на пассажирское, я поведу.
Не отрывая рук от лица, Йоджи перетащил свою задницу на освободившееся место. Шульдих сел за руль, развернулся и поехал обратно, к городу. В машине повисло тяжелое молчание.
Шульдих чувствовал себя странно, неловко – не столько потому, что врезал Йоджи за здорово живешь, сколько потому, что делать этого он не собирался. И даже, пожалуй, не хотел. Точно так же, как не собирался с риском для себя дразнить его дешевыми фокусами…
«Твою мать, Кудо, как же ты меня бесишь!»
- Какого черта ты меня все время бьешь?! – Йоджи шмыгнул носом, глянул на запачканный кровью платок и приложил его обратно. - Тебя там, в вашей сраной школе для мутантов, вообще не учили нормально общаться?
- Кончай причитать, - раздраженно сказал Шульдих. – Если на то пошло, мог бы дать мне сдачи.
- Мог бы. Но эта игра мне уже до смерти надоела.
Йоджи отвернулся и уставился в окно. Больше до самого дома не было сказано ни слова.
Michelle, my belle1.
Головная боль настигла его только на следующее утро. Это была не та боль, к которой Шульдих уже притерпелся. Мозг ныл, как перетруженная с отвычки мышца.
Что-то происходило. Что-то менялось.
Он должен был проверить.
Он выждал неделю, а потом однажды вернулся с работы на такси и заставил водителя поверить, что расплатился.
В тот раз голова болела так, что он позавидовал жертвам гильотины.
А к исходу суток резко переменился ветер и выпал первый снег, колкий и рассыпчатый, как стеклянная крошка.
Возможно, он просто выбрал не тот день.
Зима вообще была не его временем.
Йоджи не любил зиму. Зима означала холода, плотные панталоны на девушках и слишком длинные ночи. Причем ночи лидировали в этом списке.
Днем можно было делать вид, что всё в порядке. И верить, что всё в порядке. И всё действительно было в порядке, даже если вдруг накатывали воспоминания, ни с того ни с сего, как приступ дурноты – справиться с ними было не сложно. Надо было только немного переждать.
Днем легко было отвлечься, раствориться в куче маленьких повседневных ощущений: усталость после репетиций, будничные перебранки с Шульдихом. Тоска по дому. Всегдашняя тоска по кому-то, с кем можно просто…
Он знал, что это нормально. Уставать можно и от нормальной работы. Все иногда бранятся. За границей у многих случаются приступы ностальгии.
Нормальные люди тоже бывают одиноки.
Порой ему казалось, что не хватает только чьего-нибудь теплого подола – чтобы выплакаться раз навсегда и простить, себя и всех, кто был виноват в том, что он не мог себя простить.
Но по ночам его собственные мысли становились демоном Ао-андоном – и еще сотней других, каждый со своим именем. Правда, в Европе их называют иначе: горечь, сожаление, раскаянье… страх.
Страх был главным среди остальных. Старым знакомцем.
В пятнадцать лет Йоджи вдруг ясно понял, что когда-нибудь умрет. При солнечном свете это казалось не более чем легкой неприятностью, да и та грозила где-то в отдаленном будущем. В самом деле, он же так молод, он не прожил и половины жизни, еще столько лет впереди… Но когда наступала темнота, его снова и снова накрывало безжалостным осознанием: сколько бы их ни было, рано или поздно отпущенное ему время закончится. А значит, закончится мир – Йоджи знал это совершенно точно: мир не может существовать без него. Лежа в постели, он с болезненным мазохистским любопытством пытался представить – как это будет, когда ничего не будет? В животе становилось горячо, а в затылке начинало покалывать. Невозможно. С ним не может такого произойти, нагло уверял он себя, понимая, что блефует. С кем угодно, только не с ним, он-то будет жить. Умрет на время, если иначе нельзя – а потом переродится, и так раз за разом… вечно.
Как это – вечно?
Вечная жизнь тоже не укладывалась в голове и пугала чуть ли не больше вечного небытия.
Наверно, такое случается со всеми – с кем-то раньше, с кем-то позже… В конце концов, все смиряются. Вот и он смирился, даже привык. Смерть стала привычкой – привычкой не строить планов, не придавать значения. Не жить.
Теперь он получил время, на которое не рассчитывал. Самоубийца, уже коснувшийся дна своей пропасти, вдруг обнаружил, что к ногам его привязана резинка – и растерялся.
Он думал, что распрощался со страхом, а оказалось, тот просто затаился, чтобы снова встретить Йоджи по пути наверх. С новыми вопросами.
Те, кого он своими руками отправил в это жуткое «ничто» - переродятся ли они? Или теперь на их месте навсегда останется черная дыра, понемногу затягивающая в себя и его жизнь?
И в том, и в другом случае вернуть их обратно уже нельзя. Никакими силами, никаким раскаяньем. Он совершил необратимый поступок. Нет, не так: он совершал необратимые поступки. Неоднократно.
Какое теперь имеет значение, что это были плохие люди? Вечность не знает различий между плохими и хорошими.
Он мог убить Шульдиха, тогда на маяке. Шульдиха, который курит Кэмел, подпевает любимым рок-группам, страдает от перемен погоды, бормочет “merde”, как настоящий француз… Всё это могло исчезнуть. По его, Йоджи, вине.
Он мог убить Айю у дворца Мейфу. Айю, который, хоть временами и вел себя как последняя сволочь, но уж точно не был плохим человеком.
Он готов был убить за право никого больше не убивать.
Что с тобой такое, Йоджи? Кто ты такой?
Устав бороться с демонами, он вставал и шел на кухню пить кофе, чтобы вышибить клин клином. Включал свет, зажигал газ – ночные тени отступали и прятались по углам. «Меня зовут Ито Рё, - говорил им Йоджи. – Я ничего не помню. Оставьте меня в покое».
Он не пытался вести себя тихо, но Шульдих продолжал спать – или просто не подавал виду, что проснулся. Иногда, если демоны были особенно назойливы, Йоджи сам будил его, и они занимались сексом. При всех его недостатках у Шульдиха имелось одно неоспоримое достоинство: вечная готовность трахаться где угодно и когда угодно.
Шульдих не был способен на сочувствие – да Йоджи и не ждал от него сочувствия - но его горячее тело служило неплохой заменой теплому подолу.
А потом можно было, наконец, уснуть. И если во сне его ждали кошмары – Йоджи приветствовал их, как давних друзей.
Шульдих заметил, что кошмары стали реже.
Это не было делом его рук. Однажды он уже предлагал Йоджи свою помощь, и тот отказался. Конечно, у Шульдиха было что-то вроде личной заинтересованности: он не любил гнетущего молчания за завтраком, не любил, когда Йоджи тянул сигареты одну за другой – черт побери, если умеешь делать что-то по-настоящему красиво, преподноси это как событие, а не превращай в рутину!.. Ему не нравилось быть для Йоджи меньшим из зол – или, вернее, нравилось быть большим.
Но, что бы там кто ни думал, понятие профессиональной чести у него тоже имелось.
И потом, это дело такое: один раз попробуешь – уже не остановишься. А ему и без того стоило усилий не пробовать.
Всё началось, когда Йоджи только-только научился закрываться и рьяно пользовался новым умением. В то время он ни на миг не забывал о том, что живет с человеком, чей неофициальный, но вполне гласный девиз: «Все, что вы подумаете, может быть использовано против вас».
Это было чертовски досадно. Нет, не то, что Йоджи ему не доверяет – Шульдих первый назвал бы его дураком за излишнюю доверчивость, которую вовсе не собирался оправдывать. И потом, сколько бы потешных розовых слоников ни бродило в голове Кудо, Шульдих не променял бы на них возможность побыть в тишине.
Но наглухо закрытый Йоджи становился консервной банкой с надписью «Вскрой меня, если сможешь».
Шульдих и вскрыл бы, будь его щиты в порядке; грубо взломал, да еще посмеялся над попытками обезопасить себя примитивным, не слишком хорошо усвоенным приемом. Вот только этот прием работал, тем самым каждый раз напоминая ему, что щиты не в порядке.
Оставались часы, когда оборона Йоджи рушилась сама под натиском физиологических потребностей. Часы, когда он спал.
Спящее сознание было восхитительно открытым, податливым… гостеприимным. Пробраться в него не составляло ни малейшего труда. Гораздо труднее было вести себя тихо и ничего не натворить. Поначалу это доводило его до исступления, до нервной чесотки; пару раз он даже сбегал на балкон и скреб шершавый бетон стены, так что подушечки пальцев начинали гореть…
Йоджи так и не узнал, что ему грозило, если бы Шульдих сорвался.
Со временем Йоджи привык и прекратил так плотно огораживаться. Но Шульдих тоже привык и уже не хотел прекращать свои ночные вылазки. Не то чтобы он преследовал какую-то цель. Сам он не видел снов, не представлял, зачем они вообще нужны, и имел довольно смутное представление об их символике; добрую половину того, что наплел тогда о сне про машину и надгробный памятник, он сочинил на ходу. Но смотреть чужие сны оказалось неожиданно увлекательным занятием.
Сны Йоджи были яркими и сумбурными, как те картины импрессионистов, что они однажды вместе ходили смотреть, длинными и очень запутанными. Они разматывались рулоном полупрозрачной газовой ткани, с вытканными на ней пестрыми узорами, отдаленно похожими на пейзажи, здания, машины, человеческие фигурки (некоторых из них Шульдих даже как будто узнавал – рыжий абрис казался ему особенно забавным). Но стоило на секунду отвести глаза – рисунок необратимо менялся, и вот уже совсем другие герои в совсем других декорациях разыгрывали совсем другой спектакль. Почти что театр теней… Озвучка была, но до Шульдиха она доносилась как из-за обитых войлоком стен: звуки не проникали в уши (или что там сходило за уши у его ментальной проекции), а только деликатно обозначали свое присутствие.
Иногда он так и засыпал в этих снах – все равно что уснуть после секса, не вынимая члена из партнера: рано или поздно выскользнет сам. Шульдих всегда просыпался в себе. Собой. Кроуфорд сказал бы: «Неощутимость последствий не гарантирует их отсутствия», или что-нибудь типа того. Но Кроуфорд сам отослал его прочь, так пусть теперь не сует свой нос куда не надо. Он, Шульдих, не провидец, чтобы заранее думать о последствиях.
Он предпочитал выяснять их опытным путем.
2.
- Рё, черт тебя дери! Ну что ты дергаешься, как старый паралитик?! Плавнее, плавнее! С каких пор ты разучился танцевать?
- С тех пор как это стало моей работой, - вполголоса огрызнулся Йоджи. – Какой смысл лезть из кожи вон? Это всего лишь подтанцовка…
- Если не начнешь стараться, так и останешься на подтанцовках.
- Можно подумать, если я начну стараться, меня ждет карьера Михаила Барышникова.
- Если постараешься – возможно, мы сегодня даже пойдем домой.
Последнее слово всегда оставалось за Доминик. Переспорить ее было еще труднее, чем переспорить Шульдиха. Управление группой из двенадцати харизматичных непрофессионалов и полупрофессионалов закалило ее характер – если он еще нуждался в закалке. Ей случалось вести переговоры с миграционной службой и объясняться с новичками языком понятных во всем мире жестов. Зато разношерстный коллектив не отказывался работать сверхурочно, не требовал зарплат, которые полагались бы представителям коренного населения, и был достаточно взрослым, чтобы не волноваться о репутации заведений, в которых доводилось выступать.
- Ладно, так уж и быть – перекур, десять минут.
Йоджи плюхнулся на скамейку. Курить хотелось, но пачку он добил еще в прошлом перерыве, а группа, как назло, подобралась некурящая, так что перекур Доминик объявляла в основном себе. Стрельнуть сигарету у нее он пока не решался.
Рядом устроилась Мишель – его партнерша на это выступление. Цепляя носками за пятки, стянула разношенные спортивные тапки. С минуту Йоджи наблюдал, как она, морщась, массирует ноги. Ступни у нее были узкие, с высоким подъемом, большие пальцы длиннее остальных.
- Давай, помогу.
Он соскользнул на пол. Мягко потянув, поставил ее ногу себе на колено и принялся осторожно разминать подошву.
Мишель молча смотрела на него сверху вниз, без удивления, без недовольства. У нее был странный, начисто лишенный оценки взгляд, пристальный и внимательный, но не вызывающий желания отойти в тень. Она собирала волосы в тяжелый пучок на затылке и красила губы темно-вишневой помадой. Это делало ее немного старше своих лет, но в то же время невероятно ей шло.
Йоджи, дурачась, провел подушечками пальцев по своду стопы. Мишель улыбнулась, но не сделала попытки отдернуть ногу.
- Ты не боишься щекотки? – слегка разочарованно спросил он.
- Нет.
- А если языком?
Мишель медленно улыбнулась. Лицо ее выражало всё то же сдержанное приветливое любопытство.
- Рё, ты пытаешься меня снять?
Пытался ли он? Йоджи на минутку смешался, сам не зная, входило ли это в его намерения, или просто сказалась давняя привычка ошеломлять и завоевывать.
Какая жалость, что они не говорят на одном языке. Поди разберись, что она сейчас вкладывает в это «снять»…
- Это плохо? – на всякий случай поинтересовался он.
- Нет, - сказала она. – Просто… немножко не вовремя.
Потом натянула обратно тапки, поднялась и отошла.
После репетиции он предложил подвезти ее до дома – машину они с Шульдихом договорились брать по очереди, и в тот день как раз была очередь Йоджи.
По пути обменивались короткими фразами, совершенными в своей пустоте и искренности. Приятное чувство – когда говоришь всё, что думаешь, и думаешь только то, что говоришь. Как стакан прохладной минералки на двоих: ни вкуса, ни запаха - свежесть и шипучие пузырьки на языке.
Он зажег свет в подъезде и остался внизу, выжидая, пока она поднимается в квартиру. Следил, глядя снизу вверх, как она перебирает по лестнице ногами в высоких сапожках.
- Рё! - Мишель перегнулась через перила. – Может, зайдешь на… Ну не знаю, чашка кофе себя давно скомпрометировала… но могу налить тебе молока.
- Молока? – Йоджи удивленно хохотнул. – Я не пью молоко. Кофе будет в самый раз.
Ноги Мишель замелькали с удвоенной быстротой. Когда Йоджи поднялся на третий этаж, дверь одной из квартир была распахнута настежь.
А за дверью его ждала Мишель, в распахнутом пальто.
Он волновался – чертовски волновался, как в первый раз. До той степени, когда начинаешь судорожно вспоминать, какого цвета на тебе трусы, нет ли дыр на носках и чем пахнет изо рта. На одну отчаянную секунду Йоджи испугался, что не сможет, что у него вообще не встанет – после такого-то перерыва! – а потом подумал, что с Шульдихом это не было бы проблемой, просто не пришлось бы решать, кто снизу. От этой мысли ему стало смешно, и натянувшаяся внутри пружина тут же разжалась. Секс, он ведь как вождение автомобиля: один раз научишься – уже не забудешь.
Всё было прекрасно. Просто прекрасно.
Мишель оказалась горячей девочкой.
Как настоящий мужчина, Йоджи воздержался от дальнейших выводов и догадок.
3.
Шульдих поужинал один – репетиция у Йоджи что-то затянулась. Он ведь, кажется, должен был вернуться в девять. Или в десять?
Хотя оно и к лучшему. Сахар опять закончился, и вот уже неделю оба они забывали пополнить запас. Йоджи-то что, он все равно пьет кофе несладким… Надо позвонить ему, пусть на обратном пути заедет в супермаркет.
Это стало чем-то вроде игры – посылать друг друга в супермаркет: за огурцами, которые обязательно должны быть длинными и упругими, за бананами, которые надо выбирать по размеру, за корнем хрена – не то чтобы они хоть раз готовили что-то из корня хрена, но уж очень забавный овощ; а ведь есть еще помидоры, яйца, копченые колбаски… Да что там, иногда с какой-нибудь ерунды вроде туалетной бумаги начинался десятиминутный треп, полный непристойностей и двусмысленностей. К концу разговора у Йоджи явственно сбивалось дыхание, да и сам Шульдих чувствовал себя, что называется, на подъеме. Или кто-нибудь из них не выдерживал и начинал ржать.
Все-таки с Йоджи бывает весело.
Шульдих взялся за телефон, но тот вдруг ожил сам, высветив на экране длинный ряд цифр.
Номер был незнакомый.
Он нажал кнопку и поднес телефон к уху, но на всякий случай не отозвался.
- Шульдих, - уверенно сказали на том конце.
- Брэд. – Шульдих тяжело сглотнул. Голову повело; он вдруг почувствовал себя совершенно пьяным и счастливым, будто надышался ядовитого горного воздуха. - Ты где?
- Не задавай лишних вопросов. Я звоню предупредить: тебя ищут.
- Ты что-то узнал? Или увидел?
- Немного того, немного другого, - уклончиво отозвался Кроуфорд. – Почти ничего – наверняка. Просто будь начеку. Не расслабляйся.
- Как это не вовремя, Брэд, - деланно вздохнул Шульдих. – А я-то как раз собирался… расслабиться. Как думаешь, нас когда-нибудь оставят в покое?
- Очевидно, когда наша ценность окажется ниже затрат на приобретение.
- Я думал, со мной это уже произошло.
Кроуфорд не ответил. У Шульдиха возникло четкое ощущение, что он там пожал плечами. Или поправил очки. Или сделал еще какой-нибудь бессмысленный универсальный жест.
- Ладно, прощай.
- Погоди, - торопливо сказал Шульдих.
- Что еще? – В голосе Кроуфорда прозвучало легкое нетерпение. Не досада – просто нетерпение.
Шульдих запнулся, лихорадочно подыскивая, что бы сказать.
Щиты! Надо рассказать ему про щиты. Возможно, он даже сумеет…
Нет.
Это тоже теперь никого не касается.
- Прощай.
В трубке загудело. Шульдих посидел, растирая пальцами лоб и виски. Дурацкая привычка: от головной боли это все равно не помогало, от прочих проблем помогало еще меньше.
Да какого черта?!
Он схватил телефон, отыскал номер только что принятого звонка и нажал вызов.
После минутного молчания механическая девушка на чистейшем английском сообщила, что он дозвонился до одного из таксофонов аэропорта Чхеклапкок.
Шульдих ткнул кнопку отбоя и медленно отложил телефон, сдерживаясь, чтобы не швырнуть его в стенку.
Вот так, значит. Что ж, приятного путешествия, Брэд, куда бы ты ни направлялся. Скатертью дорожка. И… и…
Еб твою мать.
- Закрой глаза.
Йоджи почувствовал, как качнулся матрас, а потом услышал тихий шорох – Мишель водила ладонью по стене.
Вспыхнувший свет показался чересчур ярким даже сквозь веки. Йоджи сощурился и осторожно огляделся из-под ресниц.
Комната была маленькой, модно обставленной и неуловимо чужой – если бы он задался целью придумать комнату для Мишель, этот безликий глянцевый интерьер ему бы и в голову не пришел. Но в отличие от тех, в которых обитали они с Шульдихом, здесь хотя бы шторы гармонировали с обоями, а смятая, но так и не разобранная постель была накрыта покрывалом…
Йоджи вдруг остро потянуло домой.
- Полежи со мной немного, хорошо? – сказала Мишель, будто уловив его мысли. – Потом я провожу тебя до двери. Я соврала – нет у меня ни кофе, ни молока.
- Ничего, - сказал он.
Откуда-то не то сверху, не то снизу вдруг послышался глухой стон, а следом за ним – низкий голодный рев. Йоджи напрягся.
- Это водопровод, - невозмутимо пояснила Мишель. – Дом очень старый, слышимость отличная. И проницаемость тоже. Зато по утрам пахнет свежими булочками из кафе.
- Нас тоже было слышно? – уточнил Йоджи.
- Ага, - беспечно кивнула Мишель. – Я и не ожидала, что ты такой… шумный.
- А сама-то! – поддразнил он. - Я что, не похож на человека, который может быть шумным в постели?
- Как я могу судить? Я же совсем ничего о тебе не знаю – замкнутый ты или открытый; как долго до этого у тебя не было секса; какие девушки тебе нравятся; почему ты не пьешь молоко; кто и почему в тебя стрелял…
- С чего ты взяла? – перебил Йоджи. Прозвучало чуть резче, чем ему бы хотелось. Но, по крайней мере, он смог удержать улыбку и удержаться от желания натянуть на себя покрывало.
- Рё, у меня бывший любовник воевал в Бейруте. Я знаю, как выглядит шрам от пули.
- Это просто… - начал было Йоджи, но она вскинула руку и предупреждающе покачала пальцем:
- Не надо ничего выдумывать. Я ведь не спрашивала. Просто имей в виду: его видно. И для этого даже не обязательно ложиться с тобой в постель. Нам уже не раз приходилось переодеваться в одной комнате – я успела рассмотреть его во всех подробностях.
- Ты на меня смотрела, - шутливо уличил он в попытке поскорее сменить тему.
- Да. Но теперь можешь отплатить мне тем же. – Она легла рядом, вытянувшись на спине и чуть отвернув голову. Уже опять спокойная, даже как будто отстраненная… не похожая на девушку, которая всего десять минут назад кричала в полный голос, забыв о всякой сдержанности.
Йоджи смотрел, как вздрагивает в такт биению сердца ее грудь, и думал, что счастье – неподвижная точка. Крохотное «здесь и сейчас» в океане бесконечного времени и бесконечного пространства.
tbc
@темы: OTP, "Другая версия"
-
-
22.07.2011 в 22:16Ты же знаешь, я не сюжетник, а рилейшеншипоцентрист - не надо ждать от меня детектива )))))
-
-
23.07.2011 в 14:43Ну, я могу не ждать, но ты его можешь написать так, чтоя даже не заметишь)) А потом будешь отнекиваться))
-
-
23.07.2011 в 15:26У меня там что-то типа экшена маячит впереди, так я уже облюбовываю себе стенку, об которую
убиццабиться головой. А ты мне тут про детектив ))))-
-
23.07.2011 в 16:17Ты знаешь, детектив выходит чаще всего сам собой. Но с экшеном труднее, да. Держись, мы в тебя верим!
-
-
23.07.2011 в 16:18-
-
30.07.2011 в 02:47Всё с самого начала перечла. Очень! Огромное спасибо. Совершенно особенная вещь.
Я в скайп параллельно отписывалась, посмотри, пожалуйста, там и возможные правки, и прямой репортаж))
Поэтому здесь немного пишу))
Очень хочется продолжения
Я, о ужос! больше сочувствую страшному человеку Шульдиху. Я его хорошо понимаю. Принца делает особенным свита. Таким людям нужны свидетели)) Хорошо это или плохо? Ну, так уж есть)) И такие свидетели, как Йоджи, могут ой как ранить высочество)) Но это хохма, конечно. Оба хороши, оба плохи, оба делают какие-то шаги, оба оступаются. И это точно - то нормальное, что у них есть))
На самом деле эта история не только впечатления, переживания, отлично проведённое время дала лично мне. Я кое о чём задумалась в своей жизни. Спасибо.
-
-
30.07.2011 в 12:28Ааааа, спасибоспасибоспасибо!!!
Ужасно рада, что тебе понравилось. В скайп обязательно схожу )
Я, о ужос! больше сочувствую страшному человеку Шульдиху. Я его хорошо понимаю.
Таки да )
На самом деле эта история не только впечатления, переживания, отлично проведённое время дала лично мне. Я кое о чём задумалась в своей жизни.
Ох, боже мой, я даже не знаю, что на это сказать... Вот - лирическое отступление:
читать дальше
Тебе спасибо )
-
-
30.07.2011 в 13:08-
-
03.08.2011 в 14:38Понимать - это нормально
читать дальше
Darian Kern Rannasy
да стоят они друг друга, стоят))