По итогам празднования ))))

Люди, огромное вам спасибо за поздравления, комменты, умылки, и конечно - за подарки!
Вот подарками сейчас буду хвастаться
Во-первых, у меня теперь есть аквариум!
Нет, ну официально рыбок купили детям... но если учесть, что одна маленькая девочка тридцать с лишним лет своей сознательной жизни мечтала об аквариуме...
Ребенок прижимается носом к стеклу и пытается донести до рыбок послание: "We mean you no harm! We... er, you've come in peace!" ("Мы не причиним вам вреда! Мы... в смысле, вы пришли с миром!") А муж говорит: "Слушай, у нас ребенок разговаривает с рыбками. Тебя это не наводит на размышления?"
В общем, дома тоже было весело ))))
Что было на дайрях: я получила иллюстрацию к "Другой версии" от чудесной  oruga-san. Это офигительно прекрасно!!!

Любоваться

Во-вторых, не менее прекрасный драббл и коллаж к нему от  beside - кто еще не читал, идите все, оно очень!
Драббл от моей замечательной Крольчули на условие "Оми и Кен, соперничество из-за Йоджи. Айя в качестве небеспристрастного наблюдателя"
Очень ангстовый драббл от  Triss Shandey (Шенди, это было жестоко! ))))
Интригующее начало нового фика от  Verlis (Про-ду! Про-ду! Про-ду! ))))
И наконец, вытащенные из комментов и умылов картинки:

Йоджи

от Ирмы

Он же

от  Saint Chimera

ОТР

в весьма неожиданном виде - от  eine kleine hexe
Также имеются подарочные коллажи от  Shellar Arranktur - здесь и от  Darian Kern Rannasy - здесь и поздравительная картинка от  Z.Lenka - тут.
Если кого забыла - простите, это я от радости

 Iren., приятно познакомиться

@темы: OTP, Картинки, Большие радости маленького шиппера, WK, Восторг, апофигей и опупеоз, Подарки, ПЧ

---

Мой первый фанфик (с) )))))

Ему сегодня кагбэ годик, так что ДР мы с ним празднуем вместе. Большое спасибо тем, кто на протяжении всего этого года ждал, читал и комментил. И отдельно:
beside, которая была строга, но тактична ) Все принятые мною правки - результат ее умения убеждать, все отвергнутые - свидетельство моей собственной глупости и упрямства
Ами, Ирме, Крольчуле и неоклассицизм - за альфинг, бетинг, обоснуй, вдохновение, интересные вопросы и моральную поддержку
Коясу-сан - за то, что подарил... кхм, одолжил нам Йоджи и Шульдиха )))
и моим родителям - за то, что они подарили миру меня
Короче: прошу любить и жаловать ))))

Да, чуть не забыла: дорогая oruga-san, кусочек от "28 апреля" - это обещанный тебе драббл на слова "асфальт, фотография, обида". Я подумала, что уже нет смысла выкладывать его отдельно. Прошу прощения за такую чудовищную задержку

Другая версия
(хроника сосуществования)

В одном из домов, там, где кофе и сигарета
Те, кто придут, узнав, что нас нет, простят нас за это
В этом году такое жаркое лето
Сплин «Альтависта (другая точка зрения)»

Пролог
(Йоджи)

Я очнулся от ветра. Во всяком случае, мне показалось, что от ветра. Или – что очнулся. Попытка пошевелиться отозвалась болью в запястье. Я поднес руку к глазам, увидел квадратик пластыря и выходящую из-под него трубку.
Капельница.
Больница, значит.
Было темно - и, как я уже сказал, ветрено – и с кровати был виден только очерченный луной проем окна и неподвижная фигура человека на подоконнике.
В первую минуту мне показалось, что…
А потом человек шевельнулся, и луна высветила широкие плечи и длинные волосы, которые безжалостно трепал сквозняк.
- Привет, - сказал человек. – Здоров же ты спать!
Тогда я узнал его – по голосу.
«Шварц», - хотел сказать я. Но голова раскалывалась, а в горло будто забили железный ершик.
- Собственной персоной, - кивнул он.
Чтение мыслей и прочая магия… Что ж, тем лучше.
- Ох, ну и погодка, - заметил он, спрыгнув с подоконника. – Опять тайфун, а? В такие ночи добропорядочные граждане радостно трахаются под теплым одеялом. Одни мы с тобой…
«С каких это пор мы – с тобой?»
- Да ладно, не придирайся. Знаешь, в Библии сказано: «Возлюби врага своего».
«Так ты меня возлюбить пришел?»
- Ещё чего. Я не такой, -- высокомерно возразил он. – Я тебя развлечь пришел. Скучно, думаю, ему там одному… Пойду хоть, сказку расскажу.
Я фыркнул. Хотелось кашлянуть, но получился не то хрип, не то писк. В носу тоже были какие-то трубки. И в горле – вот почему его так саднило.
Твою мать. Если это сон, обморок или, чего доброго, предсмертное видение – какого хрена я не привиделся себе в нормальном состоянии?!
- Какие ж сны в том смертном сне приснятся, когда покров земного чувства снят? – хохотнул Шульдих. – Ладно, можешь считать, что я ненастоящий, если тебе так проще. Ну так что, рассказывать?
«Валяй. Рассказывай».
Он взял стул, придвинул к кровати и уселся, закинув ногу на ногу.
- Ну вот. Это будет сказка про одного добропорядочного гражданина. Зовут его… ну, скажем, Ратценбергер, и живет он где-нибудь… во Франции. А что? Франция – хорошая страна.
Шульдих помедлил, глядя на меня, словно ожидал возражений. Но я не возразил. Франция так Франция.
- Ну вот, - снова сказал он. - А в Японии живет некий скромный сараримен… Куросиба. Или Миядзаки… ну, придумай сам, что я за тебя все делать должен?
«Не собираюсь я ничего придумывать. Это же твоя сказка».
- Засранец. Ну ладно, неважно. Все равно это не настоящее его имя. Настоящее он забыл.
«Забыл?»
- Ну да. Такое случается, представь себе. Амнезия. Ему, конечно, делали обследования, томограмму, сканирование, но он так и не вспомнил. Увы. Я не сказал, что это будет грустная сказка?
«Нет. А дальше что?» - я почувствовал, что, несмотря на боль и слабость, мне становится по-настоящему интересно.
- А дальше Миядзаки-сан приезжает во Францию к герру Ратценбергеру.
«Зачем?»
- А затем, что денег у нашего бедняги нет – всё, что он заработал раньше, принадлежит теперь человеку с другим именем. Делать он ничего не умеет. Правда, у него есть скромное хобби – цветоводство. Любое менее невинное хобби может привлечь к господину Миядзаки нежелательное внимание, поэтому у него их нет. Конечно, можно попробовать оказывать услуги интимного характера красивым девушкам старше восемнадцати, но, по определенным причинам, и этот вариант ему сейчас не подходит.
«Не слишком ли ты много знаешь о господине Миядзаки?» - Я хотел, чтобы мой мысленный голос звучал угрожающе, но получилось, скорей, устало и раздраженно.
- Ну, скажем так, мне было… любопытно, - беспечно заметил Шульдих. - И потом, у господина Миядзаки тоже есть шанс побольше узнать о герре Ратценбергере.
«Допустим. А для чего этому Рас… Ракс…»
Я попытался сосредоточиться, но фокус внимания ускользал, словно какая-нибудь особо заковыристая строчка для хайку – и вертится на языке, а не дается.
- Да-да? – Шульдих изобразил живейший интерес.
Я закрыл глаза и заставил себя мысленно увидеть каждую букву этого чудовищного имени.
«Рат… цен… бергеру этому… зачем ему Миядзаки?»
Теперь ублюдок сделал вид, что оскорблен в лучших чувствах.
- По-моему, ты его в чем-то подозреваешь, а? – деланно возмутился он. - Не забывай: Ратценбергер – добропорядочный гражданин. А кроме того, если бы он хотел разобрать Миядзаки и посмотреть, что у него внутри, то удобней всего было бы сделать это прямо сейчас. Нет, всё очень просто и вполне невинно: герр Ратценбергер плохо переносит одиночество. Во Франции ему не с кем играть и некому рассказывать сказки, а от скуки он начинает беситься и делать глупости. Мы же не хотим, чтобы он превратился в совсем-не-добропорядочного гражданина? Это было бы… неудобно. Для всех.
«Допустим, - повторил я. – Но даже если я… если Миядзаки согласится – как он найдет твоего герра во Франции?»
- О, вот это уже вопрос по существу, - Шульдих внезапно подобрался, оставив свои иносказания. - У тебя электронный адрес есть, Балинез? Ладно, неважно. Я тебе новый завел, в джи-мейле. Юзернейм «freedom», пароль 030377. Идиотом надо быть, чтоб не запомнить.
Тем не менее, он повторил ещё раз. Но я решил не возникать по этому поводу. В конце концов, я давно перестал ждать от своих снов чего-то приятного.
- Так что проверяй время от времени, я тебе напишу. Только проверяй так, чтобы… ну, чтобы никого лишнего поблизости не было, ясно?
«А ты, я смотрю, подготовился... Значит, это не совсем легальное путешествие? Не боишься?»
- Чего?
«Что я тебя сдам».
- Кому? Зачем? – он пренебрежительно махнул рукой. - Все, кому ты можешь меня сдать – и так в курсе. Вашим это больше не нужно. А на тех, кого это действительно заинтересовало бы, у тебя выхода нет.
«Тогда к чему эти предосторожности?»
- Хорошая сказка всегда должна быть немножко… таинственной. Ну, я пошел… ах, да. Выздоравливай, Йоджи-кун. – Он порылся в карманах и швырнул что-то мне на постель. В лунном свете глянцево блеснул бок большого яблока.
«Вот сволочь», - мысленно сказал я. Жажда мучила невыносимо, но трубка во рту не давала даже сглотнуть слюну.
Шульдих взобрался на подоконник и перекинул ноги наружу.
- Эй… а ты в курсе, что лысый на полголовы? – сообщил он, обернувшись.
Я выругался. Трехэтажно. Мог бы и четырехэтажно, но сил не хватило.
Он рассмеялся и спрыгнул вниз.

***
Яблоко так и пролежало у меня в одеяле до самого утра. Перед обходом я припрятал его под матрац, велел себе выбросить Шульдиха из головы – она и без того нещадно болела - а «амнезию» решил считать удачной находкой собственного подсознания.
Меня действительно возили на томограмму и сканирование, но все это быстро закончилось.
Никто из Вайсс ко мне не пришел.
Расходы по моему содержанию в больнице оказались оплачены, а на выходе я даже получил небольшую сумму денег – счет, открытый «неизвестным доброжелателем» на имя Ито Рё. Имя, в свою очередь, было подарком от симпатичной медсестрички, которой я так и не решился назначить свидание.
Этого хватило на первое время. Я устроился работать - рассыльным на почте – и снял квартиру.
О ночном визите я не то чтобы забыл – просто не разрешал себе вспоминать. Если начинаешь верить снам – это ведь очередная стадия сумасшествия, так? А все и без этого было слишком…
Слишком…
Одиночество. Раньше я думал, что знаю, что это такое. Оказалось, ни хрена я не знал.
Полное одиночество – это не тогда, когда у вас никого нет. Это когда у вас никого и не может быть. Потому что вам нельзя. Нельзя общаться с женщинами, чтобы, очнувшись однажды от посткоитальной дремоты, не обнаружить рядом с собой труп. Нельзя заводить близкое знакомство с мужчинами – иначе, расслабившись напару в пятницу вечером, можно сболтнуть такое, что вы не доживете до начала следующей рабочей недели. Оба. Так что пил я либо в баре – в полном одиночестве - либо дома. В полном одиночестве. А секс… Тоже один, дома, сам с собой. А что, были варианты?
Наверно, рано или поздно я бы привык. Но меня в очередной раз подвело любопытство. Начиналась весна, и я все чаще стал ловить себя на мыслях о Шульдихе. Куда он поехал? Чем теперь занимается? Неужели и вправду решил стать «добропорядочным гражданином»?
Однажды мне случилось припоздниться с обедом – ко всем забегаловкам уже выстроились многометровые очереди, и пришлось заскочить в ближайшее Интернет-кафе. А взяв чашку кофе, я сказал себе, что глупо не воспользоваться случаем. В конце концов, если в почтовом ящике ничего не окажется, можно будет раз и навсегда распрощаться с рыжим Шварц.
Оно было там, это письмо. Вернее, даже не письмо, а рекламная рассылка – «Летайте самолетами авиакомпании Эйр Франс» - плюс кое-какие дополнительные сведения.
Оно было там уже несколько месяцев.
Я допил кофе, закрыл окно браузера и вернулся на работу – сказать, что увольняюсь.

Еще через неделю я вышел из терминала аэропорта Шарль де Голль на стоянку такси и показал шоферу листок с тщательно переписанным от руки адресом. Он молча кивнул и распахнул дверцу. Я забрался в машину, откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Голова кружилась от усталости и гудела от вопросов, среди которых самым насущным был один: что, если Шульдих давно сменил адрес и решил не сообщать мне об этом?
Что, если он уже не ждет меня?


23 апреля, среда

Он долго стоит перед обшарпанной синей дверью, собираясь с духом, чтобы позвонить. А потом дверь вдруг открывается сама.
Йоджи смотрит на стоящего на пороге немца и не знает, что сказать. На Шульдихе смешная футболка с радугой и надписью «Rainbows are gay». Рыжие волосы завязаны в хвост, и лицо кажется странно открытым, слишком простым.
- Ну, привет. Приехал все-таки.
- Ты не думал, что я приеду? – настороженно уточняет Йоджи.
- Да кто вас, психов, знает, - беспечно отзывается Шульдих. - Заходи, что ли. Это все твои вещи? – Он кивком указывает на небрежно скинутую на пол сумку.
Йоджи пожимает плечами.
– Ну… да. А что?
- Нормально. Раздевайся.
- Прямо так, сразу? – Сорвалось, просто сорвалось! Учитывая, что на нем только парусиновые слаксы и не по сезону легкая рубашка, это «раздевайся» прозвучало слишком двусмысленно, чтобы сдержаться.
Шульдих окидывает его долгим взглядом, и Йоджи вдруг становится не по себе. Ну что он такого сказал-то?
- Это типа шутка, - на всякий случай поясняет он.
- Ну, типа я понял, - ехидно поддакивает Шульдих. – Ванная там, кухня – вон там. Пожрать – в холодильнике. Кровать здесь одна, но для тебя имеется диван. Сильно не обживайся, через месяц мы отсюда съедем.
- Куда?
- А тебе не всё равно?
- Пожалуй.
Йоджи снимает туфли и направляется в ванную. Шульдих скрывается в комнате, откуда доносится бормотание работающего телевизора.

Йоджи наскоро принимает душ в тесной ванне с укрепленной над ней душевой стойкой, а потом выходит на кухню. Есть хочется так, что даже в животе урчит. В холодильнике обнаруживаются сыр, ветчина и пиво, в шкафу над мойкой – хлеб, коробка с чайными пакетиками и непочатая упаковка кофе. Он вскрывает упаковку и с наслаждением вдыхает горький бодрящий аромат – полсуток в самолете вымотали до предела, а внутреннее чутье ещё не обещает отдыха.
Готовить совершенно не в чем – воду приходится греть в микроволновке, а кофе заваривать прямо в кружке. Извращение, конечно – но всё лучше, чем ничего. Йоджи делает несколько бутербродов, складывает на тарелку и, прихватив кружку, идет в комнату.
Шульдих валяется на диване и листает какой-то журнал, время от времени поглядывая в телевизор.
- Подвинься.
Он нехотя поднимается, подобрав ноги. Йоджи тоже садится на диван. Шульдих протягивает руку за бутербродом. Йоджи ставит тарелку между ними.
- Ну как прошел спектакль с амнезией? – интересуется Шульдих, прежде чем откусить от бутерброда.
- На ура, - сухо говорит Йоджи. – Я ушел со сцены под шквал аплодисментов. Публика рыдала.
- Круто. - Шульдих одобрительно кивает. – И как тебя теперь зовут?
- Ито Рё.
- А поблагозвучней ты себе не мог что-нибудь выбрать? «Миядзаки-сан» звучало куда лучше.
- Не твое дело… Ратценбергер.
- Надо же, запомнил, – со смешком замечает Шульдих. – Кто-нибудь знает, куда ты поехал?
- Ты меня вообще за придурка держишь? – возмущается Йоджи.
Шульдих неопределенно хмыкает и тянет руку к кружке.
Когда кофе и бутерброды заканчиваются, Йоджи идет на кухню и делает ещё.


24 апреля, четверг

Наутро он просыпается с разбитой спиной и зверски затекшей шеей. Лежа на своем неудобном диване, Йоджи чувствует себя бесконечно старым, больным и усталым. Думать не хочется. Ни о чем. Хочется жить простыми ощущениями.
Шульдих уже ушел. Йоджи не знает, куда – и ему, в общем, неинтересно. В прихожей на тумбочке обнаруживаются ключ и записка: «Кудо, это единственный ключ. Если потеряешь или не будешь дома к семи – прощайся с жизнью».
Йоджи не хочется никуда выходить. Из продуктов остались только пиво, чай и кофе, поэтому он завтракает чашкой кофе и сигаретой. Потом заваливается на освободившуюся кровать и опять засыпает, а проснувшись во второй раз, снова пьет кофе и смотрит телевизор.
Целый день он неторопливо перемещается по квартире, как одинокая рыбка в аквариуме, периодически зависая то у микроволновки, то в комнате перед телевизором. Но к вечеру голод всерьез дает о себе знать, и Йоджи всё-таки решается выйти из дома.
Он находит ближайший супермаркет и покупает продукты, которые может опознать. Подумав, заглядывает в хозяйственный отдел и разоряется на кое-какую кухонную утварь – включая джезву.
Вернувшись домой, Йоджи готовит омлет с беконом и овощами – нехитрый ужин, больше напоминающий завтрак. Дверь открывается в тот момент, когда он снимает сковородку с плиты.
Шульдих прислоняется к косяку, сложив руки на груди, и внимательно осматривается. Йоджи роняет ложку и сдавленно матерится.
- Зашибись, - серьезно резюмирует Шульдих. – Тебя-то мне и не хватало.
- Это ты мне или омлету? – невольно усмехается Йоджи.
- Обоим.
Пока он раскладывает омлет по тарелкам, Шульдих моет руки и переодевается, а потом они усаживаются за стол друг напротив друга и приступают к ужину.
Йоджи перестает жевать, снова почувствовав на себе пристальный взгляд в упор.
- Что?
- Волосы отрасти, окей?
- С длинными я тебе больше нравился? – шутит он, чтобы скрыть неловкость.
- Гораздо больше, - оживленно кивает Шульдих. – С длинными ты вызывал у меня почти непреодолимое желание. Тебя хотелось взять за волосы и…
- Что «и»? – натянуто уточняет Йоджи.
- Приложить как следует головой об стену. - Шульдих хохочет, склонившись к столу, так что кончик рыжего хвоста едва не попадает в тарелку.
Йоджи досадливо кривится и снова принимается за еду.

Покончив с омлетом, они разливают по кружкам кофе – настоящий, густой, с пеной - и идут в комнату. Шульдих заваливается на диван и кладет ноги Йоджи на колени. Йоджи сбрасывает их на пол. Шульдих ухмыляется и закидывает ногу на ногу. И начинает болтать.
Он болтает так, словно отрывается за долгие месяцы молчания. Он говорит о Париже, о «местных», о погоде и ценах на жилье… о телепрограммах, ночных клубах, еде… потом почему-то перескакивает на Японию, беспечно рассуждает о прошлом, одно упоминание о котором заставляет Йоджи скрипеть зубами – и, кажется, Шульдиху нравится его дразнить – и заканчивает все это сравнительным обзором истории и архитектуры востока и запада.
В какой-то момент он снова задирает ноги на Йоджи, но тот даже не замечает, потому что хочет сейчас только одного – чтобы Шульдих, наконец, заткнулся – а встать и убраться из этой однокомнатной квартиры ему просто некуда.

Вечером Йоджи долго пытается убедить Шульдиха, что спать на кровати можно по очереди. Немец категорически отказывается переходить на диван.
- Но, если хочешь, могу подвинуться, - с похабной ухмылкой добавляет он.
Йоджи отвечает длинной непечатной тирадой и, рухнув на свое прокрустово ложе, отворачивается лицом к стене.


25 апреля, пятница

Утро приносит совершенно удивительное открытие: оказывается, Шульдих ходит на работу!
Новость, что телепат трудится, как простой смертный, просто не укладывается в голове.
- Видишь ли, Йоджи, - очень серьезно поясняет тот, – при помощи длинной цепочки логических умозаключений я пришел к выводу о необходимости регулярного пополнения материальных ресурсов.
- Что? – глупо переспрашивает Йоджи.
Шульдих утомленно вздыхает.
- Слушай, я понимаю, что «Шульдих – гнусный убийца» звучит гораздо лучше, чем «Шульдих – коммивояжер», или «Шульдих – банковский клерк», или «Шульдих – консультант в отделе нижнего белья»… хотя последнее, пожалуй, тоже звучит неплохо…
- Так кто? – перебивает Йоджи. – Коммивояжер, клерк или продавец?
Шульдих молча демонстрирует средний палец и начинает обуваться. Йоджи понимает, что расспрашивать бесполезно. За время недолгого близкого знакомства он уже усвоил: узнать то, чего немец не хочет рассказывать, или заставить замолчать, когда тот настроен поговорить – совершенно дохлый номер.
- А я думал, у Шварц есть деньги.
- Ага. Вот только Шварц больше нет. А любопытство, к твоему сведению, для кошачьих – смертельная болезнь, – ехидно сообщает Шульдих. Но, тем не менее, тут же поясняет: - Разумеется, у меня есть кое-что на закрытом счету в одном очень надежном банке. Вот только трогать эту сумму пока нельзя – учитывая, что уехал я без благословения бывшего начальства. Можешь считать это военным положением – а ля гер ком а ля гер*, и все такое – приходится как-то выкручиваться. Но, конечно, это не навсегда.
- Как скажешь, - равнодушно соглашается Йоджи.

Вечером Шульдих не приходит домой. Йоджи ждет до полуночи, раздраженно щелкает пультом, переключая каналы, и совершенно не знает, куда себя деть. Потом решает воспользоваться случаем и устраивается спать на кровати.


26 апреля, суббота

За окном идет проливной дождь. В квартире темно, сыро и холодно, так что не хочется даже вставать с постели. Йоджи листает прошлогодние номера глянцевых журналов, найденные на книжной полке, лениво дрочит на фотографию Лауры Синклер и думает о том, правильно ли поступил, приехав сюда.
Шульдих так и не появляется.


27 апреля, воскресенье

- Эй, Кудо, пора вставать!
Шульдих просовывает холодную руку под одеяло и щекочет ему пятку. Йоджи дрыгает ногой и открывает глаза.
- Ты чего такой довольный?
- Тебя вижу. Давай-давай, просыпайся. Я в душ. – Шульдих выходит из комнаты, по пути начиная раздеваться. - Пожрать у нас есть что-нибудь?
- А что, там, где тебя два дня трахали, не кормят?
- Завидуешь? Или ревнуешь?
Он снова появляется в дверном проеме, чтобы запустить в Йоджи скомканной рубашкой. Рубашка пахнет потом и сексом, и Йоджи торопливо сбрасывает ее на пол.
- Волнуюсь за тебя, - с издевкой отзывается он. – Длительное голодание плохо сказывается на потенции, знаешь ли.
- Не волнуйся, - в тон ему отвечает Шульдих. – С этим у меня всё нормально. Тебе хватит.
- Убью заразу! – Йоджи швыряет в него подушку, но Шульдих успевает вовремя укрыться за косяком.
- Завтрак, Кудо! – напоминает он, предусмотрительно не показываясь наружу. – А потом пойдем смотреть Париж. Что-то хочется культурных развлечений… - Хлопает дверь ванной, и через минуту оттуда доносится шум льющейся воды.
- Неужто некультурные надоели? – замечает Йоджи вполголоса, просто чтобы оставить за собой последнее слово. Он выползает из-под одеяла и подходит к окну. Дождь почти закончился, и в солнечном свете мокрая улица кажется неестественно яркой, словно какой-нибудь фантастический пейзаж.

- Напомни мне, зачем мы сюда пришли? – спрашивает Йоджи, с любопытством оглядывая просторный павильон бывшего железнодорожного вокзала.
- Хочу посмотреть импрессионистов. Тебе тоже будет интересно. У тебя с ними больше общего, чем ты думаешь: среди них было немало психов.
- Придурок, - огрызается Йоджи. - Именно это тебя в них и привлекает?
- Не только. Импрессионисты первыми начали рисовать объекты такими, какими они предстают глазу: естественными, не застывшими, не выстроенными - живыми. До них никто этого не делал. Египтяне, например, вообще изображали людей плоскими – объемные изображения не укладывались в их картину мира. Заметь: глаза и руки у всех устроены одинаково – ну, в норме. Вроде бы, чего проще – нарисовать то, что видишь, и чтобы другой, взглянув, увидел то же самое. Ни хрена! А знаешь, что мешает? Мозг, Йоджи. Мозг обычного двуногого в состоянии воспринимать только малую часть информации, которую поставляют органы чувств – ту, что опознается как знакомая. Всё остальное просто проскакивает мимо, пока кто-нибудь не ткнет носом в то, что земля круглая, пространство многомерно, мысли материальны…
- …а тени - разноцветны.
- Что? – Шульдих моргает, сбитый с толку посреди увлеченного монолога.
- Импрессионисты первыми начали рисовать цветные тени, - поясняет Йоджи. - Раньше все рисовали их черными, но ведь в природе не бывает чисто черного цвета. Поэтому Ренуар свою «Обнаженную на солнце» испещрил синими, зелеными и фиолетовыми тенями. Говорили, что это напоминает трупные пятна.
- Ты изучал живопись? – слегка удивленно спрашивает Шульдих.
Йоджи пожимает плечами.
- Я ее даже преподавал некоторое время. Ты ведь столько обо мне знаешь – неужели от тебя ускользнул этот факт моей биографии?
- Нет, конечно, - почти оскорбленно возражает Шульдих. – Я просто… забыл.
- Просто это не укладывается в твою картину мира, да? В твое представление обо мне? Это ты - особенный, не такой, как все. Избранный. А мы – «двуногие», плоские люди… удобный объект для очередного прикола.
Шульдих отвечает своим коронным пристальным взглядом, но сейчас этот прием почему-то не срабатывает. Йоджи смотрит твердо – без гнева, но с легким вызовом.
- Так, ладно. Закончили с выебонами. Оба! – торопливо добавляет Шульдих, заметив, что Кудо снова открыл рот. - Пошли смотреть твою цыпочку с трупными пятнами. У меня сегодня по гороскопу встреча с прекрасным.
- О, прекрасного у импрессионистов много, - усмехается Йоджи. - «Сад дома для умалишенных», «Дом повешенного», «Автопортрет с отрезанным ухом», «Крик»… Тебе будет интересно.
Шульдих ухмыляется и молча демонстрирует средний палец. Стоящая неподалеку дама респектабельного вида качает головой и недовольно поджимает губы – но какого черта, они пришли смотреть картины, а искусство, как известно, принадлежит народу. Шульдих посылает ей воздушный поцелуй и, ухватив Йоджи за руку, тащит к лестнице.

Вечером они вдвоем валяются на кровати, едят пиццу, запивая ее пивом, и смотрят какой-то дурацкий боевик. Шульдих переводит – лениво, с пятого на десятое, но в данный момент Йоджи не склонен требовать от жизни большего. Пиво вкусное, голос у Шульдиха… пожалуй, приятный – во всяком случае, не такой резкий, как казалось раньше – а тесная квартирка куда уютней открытой всем ветрам токийской конуры, над самой крышей которой сутки напролет грохотали поезда.
Он откидывается на спину и с наслаждением потягивается всем телом, так что короткая футболка задирается кверху. Шульдих кончиком пальца чертит на его голом животе схему парижского метро – Йоджи не помнит, с какой стати разговор перескочил на метро, но оно ему определенно нравится. Такое… извилистое… Он чувствует себя, как кот, которому чешут пузо.
Тени в комнате удлиняются, сгущаются, собираются по углам, выставив наружу беспокойные чуткие щупальца; блики экрана мечутся между ними, как сполохи пламени, как отблески стальных лезвий; кто-то кричит на одной ноте, пронзительно и безнадежно, а потом крик обрывается выстрелом…
Йоджи вздрагивает всем телом и открывает глаза. Задремавший на его бедре Шульдих длинно прерывисто вздыхает и со стоном переворачивается на живот.
Йоджи выключает телевизор и перебирается на диван, но сон уже слетел, и приходится долго брать себя на измор, глядя в темный потолок и прислушиваясь к звуку чужого дыхания.


28 апреля, понедельник

Йоджи открывает дверь в ванную и едва не налетает на Шульдиха. Немец, в одних только белых спортивных боксерах, бреется перед зеркалом.
Первый порыв – выйти и подождать, но привкус вчерашнего пива во рту требует неотложных мер.
- Рановато для стриптиза, - хмуро замечает Йоджи.
- Кудо, я и так стараюсь тебя не шокировать. - Судя по голосу, Шульдих слегка задет. – Между прочим, это мои самые приличные трусы.
- Надеюсь, неприличные ты мне демонстрировать не будешь. – Йоджи протискивается ближе и заглядывает в зеркало через его плечо. – Мда…
– На фотомодель не тянешь, - ехидно подтверждает Шульдих. – Что, кошмары замучили?
- Откуда ты… Черт, ну конечно. – Йоджи берет свою зубную щетку и выдавливает на нее трехцветную полоску, восхитительно освежающую даже на вид. – А тебе какое дело?
- Могу помочь. Поменять плохие сны на хорошие – это уж слишком большой геморрой, а вот сделать так, чтобы ты их вообще не видел… ну, то есть не запоминал - легко. И совсем не больно.
Йоджи засовывает щетку в рот и крепко сжимает губы. Под языком тут же начинает пощипывать.
«Нет».
- Так ты меня все-таки боишься? О, черт. Я обижен до глубины души!
«Пошел ты…»
Шульдих запрокидывает голову. Бритва плавно скользит по горлу, снизу вверх, до самого подбородка. Йоджи сглатывает, поспешно отводит глаза и начинает энергично работать щеткой.
- Просто не хочу, чтобы кто-то копался у меня в голове, - поясняет он, сполоснув рот.
- А почему ты так уверен, что я этого не делаю? – с любопытством интересуется Шульдих.
- Потому что иначе ты не спрашивал бы моего согласия.
- Хм… это спорно. И вообще, по-моему, у тебя чересчур трепетное отношение к голове – что в твоем случае совершенно необосновано.
- Пошел ты… Она у меня одна, между прочим.
- Ну и…? Ладно, как хочешь. – Шульдих откладывает бритву, смывает пену со щек и, придвинувшись ближе к зеркалу, придирчиво рассматривает отражение. - А что приснилось-то?
- Долго рассказывать.
- Я не тороплюсь. Люблю чужие кошмары, знаешь ли, - хохотнув, возражает Шульдих.
Йоджи делает попытку умыться, но места у раковины слишком мало для двоих. Смирившись, он делает шаг назад и усаживается на крышку унитаза. Голая поясница Шульдиха маячит прямо перед носом – над самой резинкой трусов видна россыпь мелких родинок, а чуть левее – белесая линия старого, явно многолетней давности, шрама. На согнутой спине выступают несколько нижних позвонков.
- Ну вот. Я ехал на машине. То есть это сначала я думал, что еду на машине, но, когда нажал на газ, почувствовал ногой асфальт. Теплый и влажный, как после дождя. Тогда я увидел, что никакой машины нет, а я просто лечу по воздуху. Голый. Придурок, - добавляет Йоджи, услышав от зеркала тихий смешок. - Меня понесло куда-то с огромной скоростью, а потом я увидел могильную плиту, меня несло прямо на нее, и я закричал, потому что испугался, что разобьюсь. Но перед самой плитой меня опустило на землю. Я знал, чья это могила. Только почему-то это было не японское кладбище, а европейское: каменная плита, а на ней – имя, даты и эмалевая фотография. Черт, надо было хоть дату смерти запомнить… Я посмотрел на фотографию, и… человек на ней тоже посмотрел на меня. Он был… жуткий. И потом я… он… усмехнулся и подмигнул. И тогда я… заорал, наверно.
- Ещё как заорал. Я от этого проснулся. Очень вовремя, кстати, а то вчера забыл будильник завести.
Шульдих плещет воду в лицо, так что брызги летят по сторонам. Потом вытирается и, капнув в ладонь лосьона, похлопывает себя по щекам. Запах терпкий и чуть горьковатый – Йоджи мысленно делает заметку внимательней рассмотреть флакон.
- Изотта Фраскини, - с ухмылкой сообщает Шульдих, поворачиваясь к нему.
Теперь в поле зрения оказываются поджарый живот и обтянутая белым хлопком выпуклость, созерцать которую у Йоджи нет ни малейшей охоты. Недовольно поморщившись, он поднимается и оттесняет Шульдиха от раковины.
- Значит, так, - начинает немец, после того как они меняются местами. - Ты скучаешь по своей «Севен» - у тебя ведь «Севен» была, да? Чувствуешь себя уязвимым. Опасаешься, что утратил контроль над событиями собственной жизни. Не одобряешь своих поступков и боишься того, кто скрывается внутри тебя. Не надо быть Фрейдом, чтобы понять. А ещё, - язвительно добавляет он в спину Йоджи, - у тебя банальный недотрах, знаешь ли.
- Вот уж с этим я точно без тебя разберусь, - отрезает тот.
- Валяй, разбирайся, - беспечно соглашается Шульдих. - Ближайший мужской монастырь – в Лаграссе.
Йоджи стискивает зубы, набирает пригоршню ледяной воды и окунает лицо в ладони.
- Конечно, это не всё, - продолжает разглагольствовать Шульдих. - Скорей всего, там ещё два-три слоя подтекстов. А может, двадцать-тридцать слоев. Я не психолог. Но когда в общих чертах знаешь, что означает сон – он перестает так пугать, верно?
- Верно, - мрачно соглашается Йоджи. - Тогда начинает пугать реальность, раз уж от нее даже во сне не сбежать.
- А ты хотел сбежать? Для этого существуют другие способы. И потом, что ж ты привередливый такой – то тебе одна реальность не нравится, то другая… Ладно, мне пора. – Шульдих бодро вскакивает на ноги с явным намерением выйти.
- Погоди, - окликает Йоджи. – Не хочешь рассказать, что снилось тебе?
Шульдих замирает. Йоджи видит его отражение у себя за плечом. Глаза у рыжего… красивые, надо признать – вообще-то Йоджи предпочитает наслаждаться женской красотой, но он принципиально объективен в оценке конкурентов, - вернее, были бы красивыми, если бы не их странное выражение. Не пугающее, нет… но настораживающее. Напоминающее. Что-то в этих глазах не соответствует ни гладко выбритому, умытому и надушенному лицу, ни ухмылке, растянувшей тонкие губы. Или наоборот – лицо не соответствует глазам… Твою мать, ну прямо когнитивный диссонанс какой-то.
- Сны, Йоджи – это порождение больной психики и результат избытка свободного времени, - четко выговаривая слова, декламирует Шульдих. - А я здоров и занят.
Он отворачивается и через секунду исчезает из ванной.
- Засранец, - громко говорит Йоджи в закрытую дверь. – Чего ж ты тогда полночи метался и бормотал?
Он проводит ладонью по щеке и решает, что сегодня ещё можно не бриться. Ну и хорошо.
А вот с выпивкой на ночь точно пора завязывать.

Съеденная вчера пицца наводит Йоджи на мысль. Днем он заходит в ближайший «Pizza Hut» и, пообщавшись с персоналом на изрядно подзабытом английском, выясняет следующее: вакансий в ресторане сейчас нет, но в расположенном в соседнем квартале МакДональдсе, кажется, требуется уборщик.

Вечером у них с Шульдихом происходит первая за время совместного проживания серьезная размолвка. Немец категорически заявляет, что не будет жить с человеком, который зарабатывает убиранием объедков.
Йоджи, слегка ошеломленный такой бурной реакцией, обзывает его чистоплюем и чертовым лицемером. Лучше убирать объедки, говорит он, чем охранять ублюдков. А если Шульдиху что-то не нравится, то он, Йоджи, может перестать обременять его своим присутствием.
Шульдих клеймит его «гребаным идеалистом» и добавляет еще пару крайне нецензурных эпитетов. Дело чуть не доходит до драки.
Спать они расходятся в ледяном молчании.


29 апреля, вторник

На следующий день Шульдих ведет себя, как ни в чем не бывало. Йоджи, который за ночь тоже успел остыть, решает не принимать поспешных решений. В конце концов, ручной труд до смерти надоел ему еще в «Конеко», и, если рыжему не влом работать за двоих – что ж, его дело.
- Тебя просто устраивает, что я готовлю тебе еду, поддерживаю относительный порядок в квартире и развлекаю по вечерам, - замечает Йоджи. – Экономку не думал найти? А ещё лучше, жениться.
- Экономка – дорогое удовольствие, - усмехается Шульдих. – Не говоря уже о жене.
- Намек понят. - Йоджи кивает, всем своим видом демонстрируя, что такие заявления у него даром не проходят.
Шульдих равнодушно пожимает плечами.
- Никаких намеков. Лучшее, что ты можешь сейчас сделать – выучить язык. Я не для того тебя позвал, чтобы использовать в качестве дополнительного источника дохода.
- А в каком качестве ты собираешься меня… использовать? – подозрительно уточняет Йоджи.
- Видно будет. Я ещё не решил, на что ты сгодишься, - со смешком признается немец.


2 мая, пятница

Утром, перед тем как уйти, Шульдих притискивает Йоджи к зеркалу в прихожей и целует. Йоджи хочет врезать ему, но истосковавшееся по любви тело реагирует быстрее, и он начинает отвечать, прежде чем успевает сообразить, что происходит. А после этого бить рыжему морду уже как-то неловко.
Шульдих внезапно отрывается от него и, коротко усмехнувшись, скрывается за дверью. Йоджи возвращается в комнату, заваливается на кровать и, закурив, начинает рефлексировать.
Не то чтобы он не догадывался. Догадывался. Не мог не понимать, что означают такие взгляды. Вскользь оброненные фразы. Футболка эта дурацкая…
Выбор, в общем, не так уж велик. Или правда уйти и попробовать выжить в одиночку. Без знания языка, без нормальной профессии и почти без денег. Вернуться в Японию, кстати, тоже не на что, даже если бы хотелось.
Или остаться и держать оборону.
Йоджи горько усмехается потолку, представляя, в чем будет заключаться эта «оборона».
Ты ведь не дурак, Кудо, говорит он сам себе. Может, и не семи пядей во лбу, но точно не дурак. Ты всё знаешь про бесплатный сыр. И когда ехал сюда, ты понимал, что за этот шанс придется платить. Только не знал, чем.
Теперь знаешь.
И, если уж на то пошло, не такая это большая цена. Скорее, даже сильно заниженная. Только сегодня и только у нас – новая жизнь с огромной скидкой.
Стоит ли это тело того, чтобы так его защищать?
Нет, думает Йоджи. Ни хрена оно не стоит, это израненное, потасканное, отравленное тело.
Ты ведь хотел знать, что потребуется от тебя? Теперь знаешь.
Ты пойдешь на это?
Да.

Шульдих идет на приступ вечером. Йоджи принимает душ перед сном, когда в дверь ванной раздается стук.
- Йоджи… можно к тебе?
- Да, - помолчав, отвечает тот.
Шульдих входит, без малейшего стеснения раздевается, залезает в ванну. Забирает из рук Йоджи мочалку.
- Давай, помогу.
Крепко растирает плечи, лопатки, замученную ночевками на диване поясницу. Потом отбрасывает мочалку, прижимается сзади, гладит скользкими от мыла ладонями грудь, живот, сжимает мгновенно затвердевший член и начинает медленно дрочить. Йоджи крупно вздрагивает, выгибается - он уже почти забыл, как хорошо, когда для тебя это делает кто-то другой… Только бы не думать о том, кто именно этот «другой».
Шульдих обводит кончиком языка ухо, осторожно прикусывает мочку, не переставая двигать рукой.
- Так давно никого не было, да? Ничего, сейчас мы это поправим…
«Это просто миссия, - думает Йоджи. – Просто ещё одна гребаная миссия. На этот раз – по спасению собственной жизни, черт бы ее побрал».
Шульдих резко разворачивает его и толкает, впечатывая спиной в стену.
- Ты чего? – недоуменно спрашивает Йоджи.
- Да пошел ты!
Немец выбирается из ванны и тянется за полотенцем.
- Ты, блядь, думаешь, один такой уникальный? – говорит он, не глядя на Йоджи. – Кудо, таких, как ты, здесь пачками на каждом углу! И все хотят – или, по крайней мере, умеют сделать вид, что хотят. А ты не умеешь ни хера.
- Шульдих…
- Да вытащу я тебя, ясно?! Без всяких дебильных самопожертвований! Раз уж навязал на свою голову – не знаю, зачем – то вытащу, успокойся!
- Шульдих!
Рыжий оборачивается. Глаза у него злые и веселые, как тогда на маяке.
- Если уж ты, мать твою, читаешь… - говорит Йоджи, - так читай до конца.
Ему страшно и почему-то тоже весело. И никакое это, к черту, не самопожертвование, а просто... Губы у Шульдиха твердые – такие непривычно твердые, жесткие даже – и чуть сладковатые, а волосы мягкие и отдают полынной горечью, и от этого сочетания одновременно сводит в паху и сосет под ложечкой, так привычно и так тревожно. И какая теперь разница, что бывший враг, если иногда бывший враг оказывается последним оставшимся у тебя близким человеком. А еще Шульдих сильный, и если… если что… сможет постоять за себя.
И, в конце концов, у Йоджи и вправду слишком давно никого не было… никого, кто вот так обнял бы сзади и сказал «Сейчас все поправим».
- Идиот, - беззлобно бросает немец, прежде чем отшвырнуть полотенце и вернуться в ванну.

Йоджи сам тянется навстречу поцелую, держа руки чуть на отлете, как застенчивая школьница на первом свидании. Шульдих прижимает его к себе и целует – властно, влажно и… Йоджи сказал бы «грязно», но сейчас ему плевать, сейчас его всё устраивает. Более чем.
Шульдих разворачивает его лицом к стене.
- Нагнись, - хрипло командует он. – Ноги расставь.
А потом опускается на корточки позади Йоджи, раздвигает ему ягодицы и проводит между ними языком.
Йоджи думает о том, что сказал бы, покажи ему кто-нибудь эту картинку, допустим, год назад – и теперь ему уже не просто весело, а отчаянно смешно, но смех тут же переходит во всхлип. Он кусает губы, язык, руку, но ничего не помогает, и он начинает стонать.
- У меня смазки нет, - поясняет Шульдих. – Закончилась, представляешь?
«Сука, - думает Йоджи. – С кем это она у тебя закончилась?»
- Да ты не волнуйся, я чистый, - говорит Шульдих. – Я – за безопасный секс.
Йоджи хочет что-то ответить, но уже не помнит, что именно. В голове пусто и легко, впервые за долгое время, и за одно это он сейчас согласен на всё.
Шульдих тянет его за бедра, надавливает на поясницу, вынуждая прогнуться ниже.
- Будет больно, - предупреждает он. – Чуть-чуть. Ровно настолько, чтобы тебе понравилось.
Это и вправду немного больно, но боль только делает происходящее ещё ярче, ещё острее. Йоджи упирается лбом в мокрый кафель, елозит по нему ладонями в тщетной попытке за что-нибудь ухватиться. Шульдих тихонько приговаривает что-то по-немецки – судя по интонации, что-то совсем не успокаивающее - Йоджи совершенно не понимает слов, но от этого только заводится еще больше.

Потом он подцепляет сброшенные на пол джинсы, нашаривает в кармане пачку, закуривает. Ноги ещё дрожат, и приходится опереться о бортик ванны. Шульдих присаживается рядом.
- Нашел где курить.
- Отъебись. Сигарета после секса – это святое.
- Уже. – Он вынимает сигарету у Йоджи из пальцев и подносит ко рту. – А тебе сегодня не полагается.
Йоджи позволяет ему затянуться пару раз, потом забирает обратно, и они продолжают курить одну сигарету по очереди, как последнюю.
- Значит, вот для чего ты меня позвал.
- Не льсти себе. - Шульдих кривится, делая очередную затяжку. - Йоджи, я ведь тебе всё сказал там, в больнице. «Правду и ничего, кроме правды». Я не хотел быть один, и мне нельзя было там оставаться. Ты не хотел там оставаться, и тебе нельзя быть одному. Ты поможешь мне. Я помогу тебе.
- И всё? – настаивает Йоджи.
- Да что ты хочешь от меня услышать? – с досадой спрашивает Шульдих. – Ну, задница у тебя, конечно, супер – но, согласись, для любви этого всё-таки маловато.
Йоджи испытывает смутное желание все-таки врезать ему. Если бы только не было так лень…
- Сволочь, - говорит он. – Разбил мне сердце.
- Не я первый, - небрежно замечает Шульдих.
«Не ты последний», - мысленно договаривает Йоджи.
- А вот это мы ещё посмотрим, - задумчиво возражает Шульдих. – Вообще-то если я за что берусь, то переделывать никому не приходится.
- Может, перестанешь меня читать? Бесит, вообще-то.
- Ага, щаз. Мне проще научить тебя закрываться. Напомни мне завтра. Сегодня уж больно спать охота.
- Мм, - соглашается Йоджи. Глаза у него слипаются, но это не та, ставшая уже привычной тупая тяжесть в голове и теле, а приятная послеоргазменная истома, когда словно бы плывешь, и только хочется обнять кого-нибудь покрепче, чтобы не уплыть одному… слишком далеко…
Хотя обнимать Шульдиха всё ещё кажется довольно странной идеей.
Или нет?
- И ничего странного, - слегка обиженно возражает тот. – Я, между прочим, на ощупь очень даже приятный. Пойдем, убедишься.
Йоджи все-таки хихикает. Шульдих берет полотенце и набрасывает ему на голову. Йоджи торопливо отставляет руку с окурком и возмущенно матерится, но безропотно позволяет вытереть себя и отвести на кровать.
И убеждается.


3 мая, суббота

Йоджи просыпается оттого, что чей-то острый локоть беззастенчиво упирается ему в шею. Он открывает глаза и вместо ставшей уже привычной спинки дивана видит стену, оклеенную бежевыми обоями в крапинку.
Йоджи вспоминает, что сегодня опять ночевал на кровати. И вспоминает, почему.
Нет, в целом, спалось неплохо. Иногда даже хорошо. Если бы его ещё всю ночь не пихали, не лягали и не стаскивали одеяло – может, вообще удалось бы нормально отдохнуть.
Шульдих лежит на животе, спрятав лицо в скрещенных руках, так что приставучему утреннему солнцу остается только играть в волосах. Йоджи ловит себя на том, что сам не прочь запустить руку в рыжие патлы – взъерошить, а то и подергать. Потянуть. Это правда - длинные волосы… провоцируют.
Он снова отворачивается к стене, зябко передергивает плечами и пытается натянуть на себя одеяло, в которое завернулся Шульдих.
- Твою мать, Кудо, возьми себе другое одеяло, - недовольно бурчит тот, не открывая глаз.
- Вот ты и возьми. Ты лежишь с краю. Почему я должен перелезать через тебя?
- Потому что это – мое. Ты что думаешь – разок перепихнулись, и теперь у нас все вещи общие?
- Ну что ты. - В голосе Йоджи звучит сарказм, который мог стать убийственным, если бы имел хоть какой-то шанс достигнуть цели. – Я ж понимаю, что общие – только мои.
Он наматывает край одеяла на кулак и резко дергает. Шульдих совершает почти полный оборот и врезается в него, задевая бедром напряженный член.
Ну да, у него стоит – и что? Утро на дворе, между прочим. Солнце светит, член стоит – и это означает, что Йоджи молод и здоров… по крайней мере, телом.
Шульдих тоже молод и определенно здоров – причем в злостной форме, отягощенной безграничной наглостью. Поэтому вместо того, чтобы отодвинуться, он приподнимается на локте и задумчиво осведомляется:
- Слушай, а как ты относишься к утренней гимнастике?
- Положительно, - осторожно отвечает Йоджи.
Если честно, он совсем не уверен, что готов повторить вчерашнее. Завоевание одеяла обернулось проснувшейся между ягодиц болью, терпимой, но малоприятной. Возможно, слегка унизительной – насчет этого он ещё не определился.
С другой стороны, лежать здесь с откровенным стояком не менее унизительно. Можно, конечно, пойти в ванную и отдрочить, но Йоджи до того осточертело заниматься самообслуживанием, что он, пожалуй, готов пожертвовать задницей, если Шульдих уделит такое же внимание его члену, как вчера.
Вчера всё было… короче, оно того стоит, в любом случае.
Почти в любом.
- Вот и отлично, - довольно щурясь, заключает Шульдих. – Так и быть, сегодня ты сверху.
- Нет, - быстро отвечает Йоджи.
- Почему? – Вот теперь Шульдих по-настоящему открывает глаза. В глазах – легкое недоумение. - Я думал, ты обрадуешься. Вообще-то я за равноправные отношения.
- Я тоже, не сомневайся. Только… - Йоджи сглатывает противный комок в горле и мысленно материт свою звезду за упущенную возможность посчитаться с рыжим. - Я не могу. И, мать твою, ты прекрасно об этом знаешь!
- Ах ты… черт, я и забыл. Но вчера же всё было… - Брови у Шульдиха приподнимаются, а уголки губ слегка подрагивают. - Постой, ты что, правда думаешь, что твоей шизе не всё равно, сверху ты или снизу?
Йоджи чувствует себя полным идиотом. Ему совсем не нравится, как часто рядом с Шульдихом он чувствует себя идиотом.
- Блядь, да я понятия не имею! – взрывается он. – Только вчера я руками в стенку упирался, а ее, знаешь ли, душить не очень удобно.
- Ну, я, наверно, мог бы слегка… покопаться у тебя в настройках, но… - задумчиво начинает телепат.
- Наверно?
- Слушай, я же сказал – я не психолог. И не психиатр. И до сих пор выполнял как раз противоположные задачи, ясно?
- А я тебе сказал - отвали. Кстати, ты обещал меня кое-чему научить.
- Я научу… - Шульдих придвигается ближе и выдыхает в самое ухо, задевая кожу губами: - Я тебя всему научу, Йоджи… Я много чего умею…
Йоджи стискивает кулаки, пытаясь справиться с дрожью где-то в позвоночнике.
- Ты сверху.
- Угу. - Шульдих разочарованно отстраняется. – А ты мордой в подушку. Ску-у-учно…
- Зато безопасно. Кто там вчера выступал за безопасный секс?
- Повернись.
Йоджи послушно поворачивается на живот. Теплые ладони ложатся ему на ягодицы, раздвигают. Он вспыхивает, чертыхается и перекатывается на спину, положив конец бесцеремонному осмотру. Но Шульдих уже разглядел всё, что его интересовало.
- Ясно, - констатирует он, усмехнувшись Йоджиному смущению. – Я сверху - ты потом встать не сможешь, а я, значит, носись с тобой. Была охота целый день расплачиваться за пять минут удовольствия.
- Всего за пять? – не удержавшись, язвит Йоджи. – На большее тебя по утрам не хватает?
- Кудо. Терпения у меня ещё меньше, чем выносливости, советую тебе это запомнить. Жди здесь.
Немец выходит из комнаты, хлопает дверью ванной, а через минуту возвращается, помахивая выдернутым из джинсов узким кожаным ремнем.
- Шульдих… - Йоджи невольно расплывается в улыбке. - Имей в виду: я против телесных наказаний. Нет, ну что я такого сказал-то?
- Сейчас точно допиздишься, - хмуро обрывает тот. - Руку давай. Погоди, ты правша? Давай правую. - Он примеряет ремень к запястью протянутой руки, потом начинает кружить по комнате, рыться на полках и в ящиках в поисках чего-нибудь острого.
- Гвоздем можно, - подсказывает Йоджи. – Раскаленным.
- Да неужели? – ехидно скалится Шульдих. – Упс, я забыл, где мой любимый ящик гвоздей.
- Ну, завяжи просто.
- Кудо, я подозревал, что ты мазохист, но не до такой же степени! Начнешь вырываться – затянет намертво, потом только резать.
- Так тебе руку мою жалко или ремень?
- Каждый раз резать – ремней не напасешься.
Йоджи не знает, воспринимать это как угрозу или как обещание, но в животе отчего-то становится щекотно. Шульдих находит ножницы и, сосредоточенно хмурясь, проверчивает новую дырку в ремне. Затягивает, накрепко привязывает свободный конец к изголовью кровати. Йоджи дергает рукой. Хорошо. Надежно. Странно, он совсем не чувствует беспокойства. Волнение – да, но несколько другого рода. А ещё легкое нетерпение и что-то похожее на азарт.
- А другую?
- Обойдешься. Не забывай, с кем имеешь дело.
- Пижон.
- От пижона слышу.
Шульдих усаживается рядом на постель, подобрав под себя ноги, и кончиками пальцев чертит круги на его раскрытой ладони, медленно ведет к запястью, вдоль предплечья, через подмышку – Йоджи извивается и хихикает, но пальцы уже ползут дальше, правее – к соску, теребят, сжимают, спускаются ниже, на минутку зависают напротив сердца, как будто прислушиваясь к бешеному стуку, и продолжают свой путь, ещё ниже, к животу… и замирают там.
«Пожалуйста… - думает Йоджи. – Ну, пожалуйста…»
Шульдих делает больше того, о чем он не хочет даже просить вслух - наклоняется и обхватывает губами разбухшую головку. Йоджи хрипло выдыхает и подается навстречу.
- Смазки… нет? – понимающе выдавливает он.
Шульдих молча ухмыляется – черт, эта сволочь умеет ухмыляться, не выпуская члена изо рта! – и Йоджи понимает, что сморозил глупость. Ну откуда бы ей взяться за ночь?
Рыжие пряди загораживают лицо, Йоджи собирает их в горсть и откидывает назад – ему необходимо видеть. «Смотри на меня», - хочет он сказать, но вместо слов выходит стон, и уже самому приходится делать усилие, чтобы держать глаза открытыми. Отчаянно не хватает второй руки – одной, да еще левой, совсем не получается рулить процессом, и проходит несколько минут, прежде чем он понимает - это ни к чему, Шульдих всё делает сам… именно то, что надо, именно так, как надо.
«Знаешь, Йоджи… телепатия – это та-а-ак удобно!»
Мысленный голос звучит так же насмешливо, как реальный. Йоджи всерьез опасается, что у него начнет вставать на насмешки.
«Зат…кнись… и продолжай».
Телепат не отвечает, но острые зубы легко задевают головку – в отместку за грубость – и Йоджи понимает, что его услышали.
Шульдих перекидывает через него ногу, нависает сверху и, придерживая его член рукой, начинает опускаться, осторожно и медленно – так охренительно медленно, Йоджи впивается пальцами в напряженное бедро немца, с трудом удерживаясь от желания рвануть на себя. Тот с шипением втягивает воздух сквозь зубы.
- Эй, больно же… Вот тут сожми, - отрывает руку Йоджи от своего бедра и кладет на член.
В первый момент ощущение просто ошеломляет – это совсем не то, что Йоджи привык чувствовать под рукой во время секса - а в следующий ему уже плевать, потому что Шульдих одним движением насаживается до конца.
Он громко выдыхает, уронив голову, волосы снова соскальзывают вниз, прохладной щекотной волной спадают Йоджи на грудь, и это так красиво – так неожиданно, неуместно красиво, что почти неприятно. Здесь нет места ни красоте, ни нежности, здесь только похоть, голод, нужда и зависимость - какого же черта так тянет погладить эти невозможные волосы…
- Двигайся, - тряхнув головой, нетерпеливо подгоняет Шульдих. – Давай, Балинез. Какая, нахрен, разница…
Йоджи послушно начинает двигаться. Шульдих тесный внутри, словно какая-нибудь девственница – Йоджи всегда избегал девственниц, но пару раз у него случались промашки, и ему знакомо это ощущение, когда стискивает так, что почти больно.
- Кудо, - со смешком предупреждает телепат, - перестань вспоминать своих малышек, а то обижусь.
- Боишься… проиграть в сравнении? – Йоджи выдыхает слова вперемешку со стонами, он уже вошел в ритм, и первые неуклюжие толчки сменились резкими и уверенными.
- Пока вроде выдерживаю?
- Шеве… лись… Увидим…
Шульдих понимающе усмехается и перехватывает инициативу, увеличивая темп. Йоджи не остается в долгу, крепче сжимает руку на его члене, двигает быстро и размашисто. Шульдих бормочет что-то одобрительное, просит, торопит. Не умолкает даже перед самым оргазмом, только начинает путать языки – но Йоджи слишком опытен, чтобы не распознать «да» и «ещё» на любом из них.
Он кончает первым, Шульдих – на несколько секунд позже, забрызгав ему грудь и живот; выгибается, запрокинув голову, задирает подбородок, покрытый рыжеватой утренней щетиной, открывая горло, на котором ходит туда-сюда острый кадык. Йоджи зачарованно смотрит, как лихорадочно бьется жилка под ухом – под самой кожей, надо только слегка коснуться, чтобы почувствовать, как пульсирует кровь, только прижать покрепче пальцем, чтобы остановить… Это как сон, когда понимаешь, что вот-вот произойдет страшное, но не можешь, не можешь, не можешь заставить себя проснуться. Он протягивает руку и…
- Лежать!
Шульдих обрушивается сверху, как ястреб на мышь, больно выворачивает запястье, прижимает к подушке. Сон рассыпается черной рябью в глазах, но это как «проснуться» из одного кошмара в другой. Он никого ещё не задушил, но был прав, когда пытался, потому что человек, которого он видит перед собой - враг. Йоджи дергает руками - правая до боли стиснута ремнем, левую стальной хваткой сжимает Шварц – и начинает яростно вырываться. Он сильный, его так просто не возьмешь…
Шульдих размахивается и бьет его по щеке открытой ладонью.
- Кудо! Очнись, придурок. Я нынче в другом модусе – славный, блядь, парень Шу…
Йоджи часто моргает и судорожно хватает ртом воздух, как будто только что вынырнул из омута. Шульдих склоняется ниже, внимательно заглядывает ему в лицо. Потом отпускает руку, скатывается на постель и, растянувшись на спине, добавляет:
- …И душить меня нельзя, чертов ты псих. Потому что я – твой последний шанс.
- Зашибись, – пересохшими губами резюмирует Йоджи.
С минуту он просто лежит, пытаясь заново соотнести себя с окружающим миром. Потом поворачивается на бок и расстегивает ремень, разминает руку, осторожно ощупывает челюсть. Черт, больно.
- А что? – с интересом спрашивает Шульдих. - Ты чем-то недоволен? Я тебя чем-то не устраиваю?
- Я пока не готов к моногамным отношениям, – криво усмехается Йоджи. - Предпочитаю разнообразие, знаешь ли.
- Забудь, - беспечно отзывается немец. - По крайней мере, на время.
- Думаешь, это пройдет? – с надеждой уточняет Йоджи.
- Всё проходит, рано или поздно. А что не проходит – лечится ампутацией.
- Спасибо, успокоил.
Он садится на постели и начинает растирать запястья. На правом – четкий красный след. На левом, похоже, будет синяк.
- Надо нормальные наручники купить, - замечает Шульдих. - В секс-шопе – такие, знаешь, с мехом внутри.
- Это в секс-шопе-то нормальные наручники? Да их выломать – раз плюнуть.
- Ты пробовал?
- Не твое дело.
- Пфф, очень надо. Можешь оставить при себе свои маленькие грязные секреты.
Йоджи тоже откидывается на спину. Вставать лень, но дико хочется курить. И пить. Пить, а не напиться… хотя от последнего он бы тоже сейчас не отказался.
- Жрать охота… - задумчиво тянет Шульдих. – Иди кофе свари, у тебя отлично получается.
- Знаешь, Шу… - с нескрываемым злорадством отзывается Йоджи, - задница у тебя, конечно, супер… но, согласись, кофе в постель – это уже чересчур. Вари сам, короче.
- Окей, - неожиданно легко соглашается Шульдих. – Только сначала развей эту тему.
- Какую тему?
- Ну, про задницу.
Йоджи удивленно приподнимает голову. Шульдих смотрит на него наивными доверчивыми глазами. Комедиант.
- Офигительная задница, - начинает Йоджи. – Такая узкая.
- Ммм… да, ещё!
- Горячая. Упругая. Совершенно потрясающая. И я точно не первый, кто тебе об этом говорит.
- Как знать, - загадочно усмехается Шульдих. – Может, мои прежние партнеры были не так щедры на комплименты. А может, я хотел услышать это именно от тебя. Особенно после того, как полчаса уговаривал тебя поиметь эту самую задницу. Ладно, двигай в душ, и чтобы через пятнадцать минут был одет.
- А кофе?!
- Йоджи, а кто тебе сказал, что я умею его варить? Одевайся, пойдем пить настоящий кофе, со сливками и шоколадной крошкой. И с кучей всякой сладкой фигни. Пошли, я тебе покажу, что такое французский завтрак.
- Пиво, я так понимаю, в меню не входит? – уточняет Йоджи.
- С пивом облом, - смеется Шульдих. – Но можем добавить. Только тогда уж и сосиски тоже. И к черту сладости – превратим французский завтрак в немецкий обед.
- Идет, - Йоджи сползает с кровати и направляется в ванную.
Шульдих переворачивается на живот и снова утыкается носом в сложенные руки.
Йоджи нашаривает в куче мятой одежды пачку и, жадно затягиваясь, торопливо выкуривает сигарету. Потом забирается в ванну, до упора откручивает кран и, подставляя лицо хлестким горячим струям, думает о том, есть ли во Франции его любимый шампунь с маслом камелии.
_________________________________________________
* À la guerre comme à la guerre (фр) - На войне как на войне

Дальше в комментах


 

@темы: OTP, Тексты, "Другая версия", Как здорово, что все мы здесь...

---

Для junajull, на бартер )))

Название: Холодно
Автор: mami-san
Оригинал: mami-san.livejournal.com/372699.html
Переводчик: elinorwise
Бета: Крольчуля
Разрешение на перевод: получено

Убийство таксиста не было частью замысла – впрочем, тонуть в море ведь тоже никто не планировал. Шульдих успевает схватить мужчину за галстук, не давая свалиться, и сам чуть не падает под тяжестью тела. Он оттаскивает умирающего к краю обрыва и спихивает вниз. Колени предательски подламываются, и Шульдих цепляется за поросшие мхом камни, чтобы не отправиться следом. Он и первый-то раз сюда еле забрался. Второго он просто не выдержит.

ГДЕ ВЫ

Снова тишина в ответ. Шульдих стискивает зубы, вглядываясь в резкую линию горизонта. Он почти не колеблется. Наги и Фарфарелло – они… они Шварц. Товарищи. Но, если на то пошло – их, черт возьми, можно заменить.

А Кроуфорда – нет.

Злость обжигает рот, наполняя его привкусом крови. Шульдих отползает от края и, спотыкаясь, бредет к машине. Дверца такси призывно открыта. Кроуфорд лежит на земле, там, где его пришлось оставить. Вокруг губ разлилась синева, а сознание плавает слишком глубоко, это плохо, слишком глубоко – не дотянуться.

Надо открыть заднюю дверь. Первый раз Шульдих промахивается мимо ручки, второй – едва не ломает пальцы, потому что она не поддается. Рядом с ним водительская дверь – протяни руку и открой, и разблокируй все остальные - но Шульдих уже ничего не соображает, он вымотался и промерз до мозга костей. Он разбивает стекло рукояткой пистолета и отпирает дверцу изнутри. Кидает пистолет на заднее сиденье, чтобы поднять Кроуфорда. Не в первый раз ему приходится тащить американца на себе, но никогда еще тот не был так плох. Но Шульдих не может сдаться – никогда не мог – ни он, ни Кроуфорд, никто из Шварц. Исключено.

Обдирая пальцы, он затаскивает Кроуфорда в машину. Приходится лезть следом, помогая собственным весом, чтобы запихнуть слишком длинное тело на заднее сиденье, и, в конце концов, Шульдих и сам наваливается сверху. Он понимает, что медлить нельзя, но все же на секунду застывает, прижавшись ухом к груди Кроуфорда в попытке расслышать биение сердца, и поначалу не слышит ничего из-за собственного сорванного дыхания, но потом...

Едва уловимое мерцание, слабая искорка того пламени, того света, который он сделал центром своего мира, постепенно оживает в водовороте его сознания, его ментального дара.

Он опирается на руку и, приподнявшись, вглядывается в лицо Кроуфорда, ожидая, что тот откроет глаза. Пророк остается недвижим, но это ничего, потому что теперь Шульдих снова ощущает его у себя в голове – там, где он всегда был. Там, где он должен быть.

- Кроуфорд. - Шульдих не знает, слышат ли его. - Пора нафиг убираться отсюда.

Он устал до головокружения, до чертиков в глазах, которые мешают сосредоточиться на дороге, но надо держаться. Шульдих подъезжает к дому и останавливается у обочины. Это укрытие было приготовлено несколько недель назад как раз на такой случай. Он утыкается лицом в сложенные на руле руки, делает несколько глубоких дрожащих вдохов, стараясь не отключиться.

За шумом собственного дыхания он не слышит, как Кроуфорд пошевелился. Когда задняя дверь открывается, Шульдих резко оборачивается – перед глазами все плывет, и ему кажется, что он вот-вот вырубится. Нельзя, только не сейчас, в пяти шагах от дома, на глазах у Кроуфорда. Шульдих впивается ногтями в щеку, пытаясь сосредоточиться, и смотрит, как тот мучительно медленно выбирается из машины и открывает водительскую дверцу. Так и не успев толком собраться, Шульдих тоже выползает наружу. Ноги не держат, и он тяжело приваливается к машине.

Шульдих так и не понял, кто из них ухватился за другого в поисках опоры. Зажатый между Кроуфордом и машиной, окоченевший до бесчувствия, он утыкается в шею американцу в поисках тепла, но не находит. Единственное, что он ощущает – чужой пульс, и еще – слабое дыхание у своего виска.

Шульдих не запомнил, как они добрались до двери. Он и не знал, что можно так долго ковылять и ни разу не упасть. Хотя, может, они как раз падали, просто процесс растянулся на целых двести метров. Головокружение давно сменилось тошнотой, на входе он не вписался в косяк и, кажется, сломал палец на ноге, долбанувшись о ступеньку. Кроуфорд хватает его за волосы, вцепляется в рыжие патлы, потому что только так может удержать Шульдиха, пока того рвет на придверный коврик.

Ключ спрятан где-то тут всего пару месяцев назад, но разыскивать его никто не в состоянии. Кроуфорд достает пистолет и выстрелами проделывает в двери дыру. Он обо что-то обдирает ладонь, пытаясь отпереть замок изнутри. Шульдих хватает его за руку - то ли от беспокойства, то ли в попытке согреться. Кровь американца кажется холодной на ощупь. Шульдих не удивляется.

Еще усилие, чтобы пройти по коридору, и еще – чтобы включить бойлер. Всё окупается, когда из ванны начинает валить пар. Они даже не пытаются раздеться. Места хватает для двоих, и они садятся, прижавшись друг к другу. От горячей воды становится так больно, что приходится стиснуть зубы, чтобы не заорать. Шульдих смывает кровь с рук – своей и Кроуфорда. Дрожь постепенно отпускает, пока тело принудительно согревается. Воздух обжигает горло, от боли мутится в глазах.

Кажется, это никогда не кончится, и он уже начинает думать, что, может, лучше было утонуть - а потом наконец-то, наконец-то его начинает отпускать. Ощущение такое, словно содрали кожу, однако пронзительная боль отступает. Шульдих глубоко вздыхает и роняет голову Кроуфорду на плечо. Он почти ждет, что его оттолкнут, но пророк слишком устал, чтобы возражать.

- Больше мы этот номер повторять не будем. Никогда. – Голос сорван, и это всё, на что Шульдиха сейчас хватает.

Кроуфорд не отвечает, просто опускает ладонь ему на затылок.

И этого вполне достаточно.

@темы: Тексты, WK, А сейчас вы прочитаете нечто невъебенное

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Maiden Rose

Это я не смотрела и вряд ли буду - парочка абсолютно не вдохновляет ) Но песня безумно понравилась.
Placebo, "Running Up That Hill".


______________________
Здравствуйте,  Aleh

@темы: Музыка, Клипы, ПЧ

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

"Наташа" ))))))

 jackycat, добро пожаловать!

@темы: Чисто поржать, Пидорги заполонили планету, ПЧ

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

С днем рожденья, Ghost Shakti!

@темы: Картинки, ПЧ

---

Немножко итальянской эстрады ))

Тото Кутуньо. Это была моя любимая песня на его пластинке )

Умберто Тоцци. 0:51 ничего не напоминает?

Адриано Челентано. Пожалуй, из всех его песен только эту по-настоящему люблю. А вот "Сюзанну" зверски не перевариваю

UPD: Вау, а что я еще нашла! С прошедшим Днем слэшера, однако



UPD-2: А вот тут еще интересней )))))))

запись создана: 12.11.2009 в 14:03

@темы: Пидорги заполонили планету, Музыка, Клипы

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Ай виш, ай виш, ай воз э фиш :DDD

А еще я тут недавно грозилась составить виш-лист. Ну так вот:
Во-первых, само собой разумеется, ОТР принимаются в любом виде, форме и состоянии )))) - фики, драбблы, арт (если вдруг кто-нибудь что-нибудь нарисует по "Другой версии", буду несказанно счастлива и безумно благодарна ), клипы (клипов с ЙоджиШульдихами, кстати, позорно мало - я лично знаю всего два - поэтому, в качестве вклада в продвижение любимого пейринга на киноэкраны страны готова отблагодарить переводом драббла с вашим любимым пейрингом. Даже если это будут БрэдоРаны, которых я в принципе не перевариваю. Ну разве что ШуРанов не обещаю, ибо Шульдиха уж очень ревную )
Во-вторых, также без ограничений и с огромной благодарностью принимаются ЙоджиКены
В-третьих, буду очень рада фикам и драбблам про Оми-который-крут )))) Если с Йожеком он вас сквикает - я знаю, знаю, тут есть люди, которых этот пейринг сквикает! - то можно с Кроуфордом. Но Оми сверху!
Ну и, наконец, в-четвертых, можно без зазрения совести приходить с не попавшим в список подарком, или вообще без оного. Ибо я когда добрая - и так всех люблю, честно. А если вдруг буду злая, перенесу ДР на другой день

@темы: OTP, WK, If wishes were fishes...

---

Сай, с днем рожденья!

Разворачивай подарок

Название: Помоги мне, властитель дум!
Автор: ann89103
Оригинал: community.livejournal.com/wk_100/849193.html
Спизжено Разрешения не спрашивала

- Шульдих, что ты делаешь? – спросил Наги.
- Работаю, - рассеянно отозвался Шульдих, царапая что-то на листе бумаги.
- Нас же уволили, - усмехнулся Кроуфорд.
- Мне скучно. И потом, оказывается, я люблю помогать людям. Подумать только!
- Самозванец! – возопил Фарфарелло, бросаясь на него с кинжалом. – Кто ты такой?!
Ментальный толчок заставил его попятиться.
- Отвали, приятель.
Наги взглянул на листок.
- Ты ведешь рубрику психологической помощи?
- Ага, - подтвердил Шульдих. – В газете «Асахи Симбун». Называется «Помоги мне, властитель дум!»
- Так это ты? Обожаю эту колонку! – воскликнул Фарфарелло. – У твоих читателей всегда такие неприличные проблемы…
- Нет ничего, что я не мог бы поправить, - сказал Шульдих. – Или ухудшить.

***
«Помоги мне, властитель дум!
Я люблю женщин, и они любят меня… во всяком случае, пока дело не доходит до секса. Нет, в сексе я тоже очень хорош – на протяжении всех пяти минут до эякуляции. Конечно, я удовлетворяю их другими методами, но все-таки это не то. Мои партнерши утверждают, что все понимают, что ничего страшного… но я знаю, что втайне они смеются надо мной, или, что еще хуже – жалеют.
Иногда меня это ужасно злит. Просто до беспамятства. В такие дни я не помню, как добрался домой, а моя коллекция шарфов за последнее время увеличилась вчетверо.
Пожалуйста, помоги мне!
Подпись: Плейбой»

***
«Дорогой Плейбой!
Большинство психологов считают, что преждевременная эякуляция – следствие как физических, так и психологических проблем. В таких случаях они рекомендуют пройти обследование простаты и заняться йогой для снятия напряжения.
Чепуха. Мой совет – найди себе любовника-мужчину. Вероятно, у тебя глубокая скрытая травма, связанная с потерей первой возлюбленной, чью память не может затмить ни одна другая женщина. Так почему не попробовать что-то принципиально новое? Лучше всего тебе подойдет какой-нибудь мрачный, антисоциальный тип.
Кроме того, если проблема и не исчезнет, любовник-мужчина не будет жаловаться, потому что, скорей всего, сам страдает тем же.
Целую!
Властитель дум»

***
В Японии случилось небольшое землетрясение – Наги потерял контроль над своим телекинезом, потому что валялся на полу от смеха, зажав в руке свежий выпуск «Асахи Симбун».
- Скорострелка… это правда Балинез?.. Ты велел ему заняться гей-сексом… с Абиссинцем!.. – задыхаясь, выдавил он между приступами хохота.
- Не очень-то разумно, - заметил Фарфарелло. – Я думал, ты хочешь помогать людям.
- Я и помогаю! – с широкой ухмылкой заявил Шульдих. – Только подумай, скольких обитательниц Токио я спас от плохого секса, а возможно, и от последующего удушения. Тружусь на благо общества в поте лица своего.

@темы: Картинки, Тексты, WK, Подарки, ПЧ

---

Про Крольдихов

Вспомнила, что  ~ Ами когда-то просила написать о Крольдихах. Я их как раз сейчас перевожу (нет, я не сошла с ума, это за очень хорошее вознаграждение ), так что заодно вотпрямщас и выскажу, что о них думаю. Только предупреждаю: это будет очень, очень субъективно и совсем не смешно.
Итак: Крольдихов можно писать хорошо. Просто офигенно. Я точно знаю, я читала, и у меня даже есть два горячо любимых фика и один нежно любимый дженовый драббл с этим пейрингом.
Но "в среднем по больнице" Шульдих - баба. Ибо Кроуфорд - настолько бесстрашный лидер и невъебенный самэц, что Шульдиху остается только брать исте... пардон, эксцентричностью. И тут уж он отрывается по полной: закатывает сцены ревности, устраивает мелкие пакости, пускается в разгул, изменяет, страдает склонностью к саморазрушению - ну, или наслаждается ею же - по обстоятельствам.
Единственное, чего он, как правило, не может - это врезать Кроуфорду. Или нацелить пистолет ему в лоб и спустить курок. Кроуфорд может, а Шульдих - нет.
Я очень не люблю пейрингов "начальник х подчиненный". Ибо при любом постельном раскладе субординация таки вылезает - пусть краешком, но маячит, как трусы из расстегнутой ширинки - а это меня всегда ужасно сквикает. К тому же, если отношение фанонного Кроуфорда к фанонному Шульдиху можно кратко охарактеризовать фразой "Что ж тебя так колбасит-то, горе мое луковое?!", то отношение ф-Айи к ф-Йоджи лучше выражается фразой "Опять нашкодил, дрянь такая!" Кхм... простите, увлеклась. Больная тема
Крольдихи - это какой-нибудь "Хеннесси": дорого, стильно и, если выдержать стиль - изысканно. В низких бокалах с широким донышком, понемногу и медленно. А если не выдержать - то получается "Хеннесси на всех! И тазик Оливье" ))))
Но я не люблю коньяк - ни так, ни эдак

@темы: WK, Очень ИМХО

---

«На волю, всех на волю!» (c)

Я буду это периодически поднимать, просто на всякий случай, хорошо?
Добро пожаловать,  sillygame!

Дорогие мои ПЧ.
Я знаю, что есть люди, которым неудобно отписываться. Мне самой бывает неудобно, и это одна из причин, почему я сто раз думаю, прежде чем подписаться )
Я знаю, что некоторые из вас пришли сюда ради АяЙоджей - сорри, народ, АяЙоджей здесь больше не будет (редкие подарки близким людям не в счет ) Более того - я не люблю Айю-Рана Фудзимию. Нет, хуже: я к нему абсолютно равнодушна, и от этого мне иногда хочется чморить его просто потому, что "кого-то же надо" )) Мне очень стыдно, правда Я стараюсь сливать свою мерзкую интолерантность в аське и скайпе и не носить на дневник - но мало ли что...
Я знаю, что вкусы со временем меняются, и люди могут остыть к яою вообще и к яою по WK в частности.
Если что-то из вышеперечисленного относится к вам - смело отписывайтесь. Я все пойму и загоняться не буду. Честно.
Я просто буду знать, что те, кто остался - остались "по доброй воле и без принуждения".
Хорошо?

 Jul Liya Linn (Zhu LiYa Ling) - здравствуйте

запись создана: 14.09.2009 в 10:01

@темы: ПЧ

---

День беты

По инициативе  Shellar Arranktur первого ноября на дайрях объявляется День беты.
Дорогие мои альфы-беты-гаммы -  Pandorra,  ~ Ами,  Крольчуля,  beside,  Irma~!
Огромное вам спасибо!

@темы: Картинки, Как здорово, что все мы здесь...

---

Push

А еще ужасно хочу клип по ОТР на вот эту песню
Если это и не квинтессенция их отношений, то, во всяком случае, где-то очень близко... ))))


___________________________
Здравствуйте,  КлючникЪ!

@темы: OTP, Музыка, Клипы, ПЧ

---

Нет, это ужасно обидно: я совершенно не умею писать нормальных отзывов! Обидно вдвойне, потому что как раз по этой причине я не могу принять участия в акции "День одного автора". Хотя прекрасная  ~Solinary~ и дала недавно мастер-класс по этому делу, из которого я вынесла для себя главное: перед каждым очередным "Ыыыы!!!" надо указывать, каким именно кусочком текста это "Ыыыы!!!" было вызвано )))) И все-таки это компромисс и суррогат, а вот так, чтобы "автору удалось прекрасно показать..." и "в тексте великолепно раскрыты характеры..." - абсолютно не умею. Мне еще в школе литературница на каждое сочинение по классикам заявляла: "Это отписка!" - и была права
Вот к чему это я всё? Да: вчера прочитала новый фик  Натаниэль. "koi no yamai" - и чёта меня пока не отпускает... Какой Кен! А какой Йоджи - глазами Кена!
"Йоджи постригся. Ему чертовски идет" - да, черт побери, Кен, ты понимаешь, что Йоджи идет всё! ))))
И вот это - в сердце и навылет ) - "Йоджи, Йоджи, Йоджи, Йоджи, Йоджи…
Едва уловимое, на грани слышимости бормотание, вдохи и выдохи. Такой постоянный непрекращающийся ритм. Вдох – выдох, вдох – выдох, Йоджи – Йоджи, Йоджи – Йоджи, Йоджи – выдох. Слова отупляют. Не дают думать. Отвлекают. И не важно, что шепчет, главное, что в голове звенящая пустота. Вдох – Йоджи, Йоджи – выдох".
Эта история совсем-совсем не про Йоджи - а про Кена, которому Йоджи необходим, чтобы есть, чтобы дышать, чтобы жить. Всё очень остро, больно и почти - почти - безнадежно. "Всё предельно", да )

Кстати, именно с фиков  Натаниэль. и началась моя любовь к этому пейрингу. И еще с "Seeing the Light" Аое. С тем вообще вышло забавно: я влюбилась в этот фик, еще будучи шиппером АяЙоджей, и даже перевела оттуда кусочек... ЙоджиШульдихов

@темы: WK, ИМХО

---

Просительно-вымогательное

А моему дневнику сегодня 500 дней!

Хороший повод подарков поклянчить, правда? ))))
Люди, а почему никто не пишет про Оми? Нет, я понимаю, что при таком количестве ебибельных ярких взрослых персонажей малышу вечно достается роль субретки - и это еще в лучшем случае! - но неужели никто не любит Оми настолько, чтобы вывести на первый план? Конечно, в принципе, фики про Оми найти можно, особенно в англофандоме - но хочется-то на русском, и... не с Наги. Хотя вообще-то я люблю Наги. Но хочется не историю любви двух чибиков. И не про гиперсексуального подростка. И не рассказ о том, как отродье Такатори находит свою истинную "семью".
Хочу почитать про Оми - уже-почти-мужчину, умного, сильного, сложного. Черт с ним, пусть бы это даже был джен (только бы не гет, божеупаси ) А если все-таки яой - то лучше с Йоджи. Кстати, с удовольствием почитала бы Оми/Йоджи - не стеб. И я сейчас даже не постельное "соотношение сил" имею в виду )) Хочу Оми, доминирующего в отношениях - и не за счет слабости Йоджи, а за счет собственной силы.
В общем, я тут усиленно делаю паппиайз и все-такое, а еще намекаю, что через месяц у меня деньрожденье Между прочим, я еще вишлист составлю, поскольку это все равно никого ни к чему не обязывает, так что, как говорится - а хуле пуркуа бы и не па

@темы: За спрос не бьют в нос, WK, If wishes were fishes...