Driver picks the music, shotgun shuts his cakehole
Продолжение истории про Йоджи-детектива и телепата с амнезией.
Закрывать пост мне лень (да и вроде как смысла нет, вряд ли я буду еще что-то существенно менять, это предпоследняя глава), открывать предыдущие тоже лень - но если кому надо, дайте знать, я открою; а если нет, то и х с ним.
Те, кто читал с начала, могут освежить память, пройдя по тегу "Черновик".
Не удержалась, капнула еще немножко абсурда в текст. Ну прост.
Глава 7- Кудо, далеко собрался? Твоя смена еще не закончилась.
- Обожаю строгих цыпочек, - пробормотал он вполголоса, но так, чтобы она слышала.
Аска была, как обычно, слегка растрепана. Ей ужасно шло. Блестящие черные волосы, взмывающие при быстрой ходьбе полы белоснежного халата, деловитая бесцеремонность манер, острый взгляд и насмешливый изгиб губ - всё это и впрямь делало ее похожей на птицу, юркого хлопотливого стрижа.
Стрижи летают высоко - значит, будет солнце.
- Обедать, Мурасе-сан, с вашего позволения. Кстати, не знаешь какую-нибудь забегаловку поближе, чем “Харуна”? И желательно подешевле.
Обозванная забегаловкой “Харуна” на деле была довольно пафосным рестораном, который специализировался в основном на тофу. Салат с тофу и кунжутом, крем-суп из тофу; тофу, жаренный в кляре, суфле из тофу с петрушкой и шпинатом… на четвертый день этой диеты Йоджи страстно мечтал о миске вареного риса.
Еще хуже, что любая отлучка из клиники означала новый досмотр по возвращении. “Выложите всё из карманов. Снимите обувь. Выньте ремень из шлевок. Поднимите руки…” К черту рис - говорят, голодание даже полезно для здоровья.
- Тебя разве здесь не кормят? - удивилась Аска.
- Я пациент или сотрудник персонала? - вопросом на вопрос ответил он.
- Дерьмо собачье… - Она рассеянно нахмурилась. - Так, стой тут, никуда не уходи.
Каблуки ее лодочек зацокали по коридору, стремительно удаляясь. Йоджи постоял, от безделья теребя свисток на запястье. Остро не хватало сигареты.
Минут через десять Аска завершила вираж в том месте, откуда начала.
- Черт, меня уволят, вечно лезу не в свое дело. Ну, чего стоишь? Пошли.
Столовая находилась в соседнем здании, соединенном с корпусом "В" узкой закрытой галереей. В тесной, набитой людьми комнате стояла тишина, нарушаемая только стуком палочек да звуком работающих челюстей.
Шульдих любопытно вскинулся, увидев его. Йоджи сделал быстрый упреждающий жест, зная, что пациентам запрещено разговаривать за едой.
Вопреки опасениям, до сих пор Шульдих вел себя смирно - должно быть, пребывание в клинике отчасти напоминало ему прежнюю жизнь, в которой неясность будущего компенсировалась полным отсутствием забот о настоящем. А может, наоборот, всё это казалось ему чем-то вроде развлекательного квеста. “Проведи отпуск в лечебнице для опасных преступников! Профессиональные актеры, аутентичная еда, полное погружение в атмосферу…”
Йоджи отогнал мысль, что у Шульдиха в перспективе куда более суровый квест.
Он получил свою порцию и уселся на свободное место.
“Развей мои сомнения: что такое у меня в тарелке? Это съедобно?”
Бесцеремонное вторжение каждый раз заставляло вздрагивать. Но Йоджи терпел: что поделаешь - лишать человека права голоса и вправду негуманно, а в случае Шульдиха к тому же бессмысленно и опрометчиво.
“Идиот. - Он подцепил палочками горку клейкого риса, расцвеченного бурыми прожилками овощей. - Это чахан. Никогда не пробовал?”
“Бог миловал”. - Мысленный голос Шульдиха звучал оскорбленно, но палочки летали бойко.
Один из пациентов, внушительных размеров тип за столиком наискосок, опустил свои палочки и в упор уставился на Йоджи.
“Похоже, еще кого-то не устраивает местная еда. Этот толстяк скоро начнет пускать слюни на живых людей.”
“Какой толстяк? - с интересом переспросил Шульдих. - А, Годзилла?”
Йоджи закусил губу, чтобы не рассмеяться. Тип и впрямь напоминал Годзиллу - непропорционально маленькими кистями рук, абсолютно лысым черепом и тяжелым немигающим взглядом из-под полуопущенных век.
“Знаешь, что показывали часы, когда Годзилла съел премьер-министра?”
“Что?”
“Eight p.m.”*
Шульдих громко прыснул.
“Тихо ты! - всполошился Йоджи, не поднимая головы от тарелки. - Уже и пошутить нельзя...”
“Да брось, я же псих. Какое удовольствие быть психом, если тебе не позволяют вести себя неадекватно? А Сашима и вправду с удовольствием употребил бы тебя вместо этого… чахана. Он здесь за каннибализм.”
Йоджи поперхнулся.
“Ешь давай, - ехидно подбодрил Шульдих. - Того, кто не доедает обед, наказывают лишением ужина.”
Йоджи не знал, чему радоваться больше - что у Шульдиха отличный аппетит или что его собственный ужин будет уже дома.
Не спуская с него глаз, Сашима откинулся на стуле и оттянул резинку штанов. Вторая ладонь нырнула за пояс и вернулась, сжимая в кулаке кряжистый напряженный отросток. Кулак неторопливо, размеренно задвигался.
"Твою мать… - оторопело подумал Йоджи. - Этот ублюдок на меня дрочит!"
Он в жизни не испытывал такого унижения и самым позорным образом растерялся. Можно было попытаться привлечь внимание санитаров - но как объяснить им, что происходит?
“Черт, черт… что мне делать?!”
“Ну-у, не знаю… - раздумчиво отозвался Шульдих. - Тебе ведь не нужна моя помощь.”
Обидчивый засранец.
Сашима продолжал наяривать. Хлипкий столик не в силах был спрятать его грузную тушу, толстый живот, подпертый кулаком, как падающая башня - дорожным камнем. Йоджи не хотел смотреть, но не мог заставить себя отвернуться. Хуже всего был взгляд - тусклый неподвижный взгляд рептилии, внезапно отбросивший его на десяток лет назад…
...в темную комнату, где по стенам пляшут блики от телевизора; где он один на один с Хидео, а мама задерживается на работе или у врача; где он снова и снова ловит на себе такой взгляд, не совсем понимая его смысл, но всей кожей ощущая угрозу...
Усилием воли он стряхнул нахлынувший морок. Это было давно - настолько давно, что он почти забыл… Неважно. Так или иначе, придется справляться - самому.
Он всё равно не стал бы просить помощи у Шульдиха. Только не после того, что случилось с Ной Кикучи.
- Сашима! Эй, Сашима! - весело окликнул Шульдих. - Убери пушку, он мне нужен живым.
Кто-то засмеялся. Йоджи подавил порыв спрятать лицо в ладонях.
Сашима, надо сказать, и бровью не повел. К счастью, в этот момент раздался сигнал к окончанию обеда. Все разом отставили тарелки и поднялись. Йоджи ринулся к выходу в первых рядах, заслужив сердитый окрик одного из санитаров - они, как и охранники, не очень-то с ним церемонились. Шульдих вынырнул из толпы и пристроился рядом.
Следующей по расписанию шла трудотерапия. Каждый будний день пациентов собирали за длинным, составленным из нескольких столом, на который в строго определенном порядке выкладывались заранее нарезанные листы гофрированной бумаги и куски мягкой проволоки. Из этих заготовок по нехитрой инструкции собирались искусственные цветы.
Труд был скорее механическим, чем творческим, но Шульдих включился с неожиданным энтузиазмом. Йоджи никто не заставлял участвовать - но просто смотреть было скучно и даже, пожалуй, неловко, так что вскоре руки сами потянулись к заготовкам.
Это и вправду успокаивало.
Обматывая проволоку полоской зеленой бумаги, он мысленно ругал себя за недавнюю истерику. Знал бы кто, как мало он владеет собой - не говоря о том, чтобы держать в узде Шульдиха. Надо же было так рассыпаться из-за ерунды...
Разговаривать по-прежнему не полагалось - правила клиники предписывали полную сосредоточенность на текущих делах - слышался шелест бумаги да время от времени поскрипывали под тяжестью тел легкие пластиковые табуреты. Обычно в такие моменты Шульдих становился нарочито болтлив, но сегодня и он как-то примолк, выискивая в коробке красные и оранжевые лепестки, оставшиеся с прошлых дней. Вчера делали розы, позавчера тигровые лилии - вот и всё больничное разнообразие - теперь пришел черед нежно-голубых крокусов; и только Шульдих крутил большой, ядовито-яркий, фальшиво-пышный цветок неизвестного ботанике вида - но никто, казалось, не замечал этого.
Постепенно Йоджи расслабился, будто задремал наяву - спустя пару дней тренировки пальцы сами знали, что делать. Мысли тянулись ленивые, тусклые, как нитка слюны изо рта у дебила. Должно быть, он начинал привыкать к атмосфере клиники… нет, чего уж там: клиника начинала переваривать его, как любого из пациентов - ей ведь не объяснишь, что у него здесь особый статус.
Он помнил, что надо быть начеку - но понимание не вело к действию, будто какая-то связь в мозгу ослабла или расцепилась.
"Ш-ш-ш-х…" - вкрадчиво шептала бумага. "Т-с-с", - с сухим треском рвался скотч...
Что-то было не так.
В перекличке появился лишний голос.
Йоджи встрепенулся. Прислушавшись, он обнаружил источник звука: Сашима бормотал себе под нос, опасливо затихая, когда кто-нибудь из санитаров подходил ближе. Слов было не разобрать, но от резких взвинченных интонаций становилось не по себе. Казалось, он держится из последних сил, безнадежно проигрывая в споре с кем-то - или чем-то - невидимым, но ужасным.
“Это ты?” - встревоженно спросил Йоджи.
“Я-то тут при чем? - Шульдих насадил на проволоку лепесток оттенка ночного пожара. - Сашима шизофреник, на них иногда находит.”
Будто в подтверждение его слов Сашима завопил и, вскочив с опрокинувшегося табурета, нырнул под стол. Быстро пополз, пробираясь между ногами сидящих. Йоджи брезгливо отдернул ногу, почуяв прикосновение чужого тела.
Далеко Сашима не убежал: в торце стола его уже подстерегали санитары. Слаженным прицельным рывком, как рыбу из реки, выхватив несчастного психа из-под столешницы, поволокли по коридору.
"Ты в детстве забавлялся с насекомыми?" - ни с того ни с сего спросил Шульдих.
"Ага. В летнем лагере, в Чикура. - Еще до Хидео. До маминой болезни. Хорошее было время. - Там была прорва саранчи. Мы их ловили, сажали в банки - смотреть, как они… копошатся."
"Не жалко было?"
"Нет. Стремные твари. Прыгают, стрекочут. И глаза у них…"
Из коридора донесся истошный крик. Йоджи передернулся.
"Да что ты мне мозги пудришь?! Это же ты, да? Это ты! Перестань!"
Шульдих начал приклеивать в середину цветка нитяные тычинки.
"Как по-твоему, кто из нас больше стремная тварь - я или Сашима? - небрежно поинтересовался он. - Рассказать, на чем его взяли?"
Крик перешел в вой, исполненный такой боли и страха, что у Йоджи похолодела спина. Хотелось зажать уши, но он знал, что не имеет права отгораживаться. Его задача предотвращать такие вот ситуации - и что он делает? Несется на поводу, как ребенок, отправленный выгуливать ротвейлера!
“Немедленно прекрати, или я…”
Или - что?
"А может, самая стремная тварь - этот твой… Хидео? Встретить бы мне его тут…”
Вой стал глуше - очевидно, Сашиму заперли в одной из комнат - но всё равно просачивался сквозь тонкие стены, так что нельзя было не слышать.
Йоджи попытался найти горькое утешение в собственной ненависти. Что, если бы это и вправду был Хидео?
Глупо. Сашима - не Хидео. И пусть он даже хуже - тот ублюдок по крайней мере не жрал людей - пусть он сто раз заслужил свою агонию, но присутствовать при расправе над ним всё равно что смотреть, как издеваются над трупом: мерзко, грязно и совершенно зря.
Йоджи не хотел мести. Он хотел невозможного: чтобы всё опять стало хорошо.
Постепенно вой перешел в пронзительный скулеж, перемежаемый взрывами рыданий. Черт, да что же они не вколют ему успокоительное?!
Вкололи, наверно - просто не то или мало... они же не знают, с чем борются.
Шульдих с улыбкой поднял раскрытую ладонь, обхватив цветок за чашечку так, что стебель свисал между пальцев:
- Держи. Это тебе.
"Хватит, господи, хватит! Не могу больше…"
Шульдих похлопал глазами, улыбка его увяла. Он со вздохом уронил цветок в корзину для мусора.
Сашима замолчал.
“Я здесь долго не протяну”, - устало подумал Йоджи.
После этого случая он был особенно настороже, стараясь оберегать Шульдиха от любых возможных посягательств - поди знай, на что тот способен, если на кону окажутся его собственные честь и достоинство - но вскоре с некоторым замешательством осознал, что Шульдиху его покровительство - как собаке бантик.
Уже через пару дней пребывания тот знал по именам не только пациентов, но и персонал клиники. Даром что местный быт со всех сторон был нормирован и приведен к единому стандарту - оказалось, и тут можно стать исключением из правил. Какой бы унылой ни была казенная еда, зато в тарелку Шульдиху накладывали больше, чем остальным (Йоджи даже развеселился, обнаружив, что эта привилегия распространяется на них обоих). На прогулку в больничном дворе их выпускали первыми, а обратно заводили последними. Однажды Йоджи пришлось целый час лавировать между жухлыми клумбами, стараясь держаться подальше от одноглазого психа; в конце концов тот ловко загнал его в угол между забором и разросшимся кустом колючей акации и вежливо извинился за недавнее нападение. Он выглядел абсолютно безобидно и улыбался с мягкой доброжелательностью проповедника, предлагающего обсудить христианское всепрощение - а потом добавил, что Бог отказывается говорить с ним, поэтому приходится идти на крайние меры; и что когда-нибудь он, Джей, все-таки насыплет трусливому ублюдку соли на хвост.
- Я не держу зла. - Йоджи нащупал свисток на запястье, судорожно припоминая, какая на нем сегодня футболка. - Но с чего это тебе вздумалось извиняться?
- Он велел. - Одноглазый показал пальцем на скамейку, где Шульдих с безмятежным видом нежился на солнце. Голос его звучал почти благоговейно.
Даже телевизор в общем холле сменил репертуар и теперь вместо скучных документальных фильмов о природе крутил Дискавери и MTV. Шульдих оказался преданным фанатом азиатского харда и хэви. Йоджи с удивлением узнал, что бывшие хозяева телепата не одобряли музыку в целом и рок в частности.
- Ха-ха, ну и оставил же я им бомбу под матрасом… Хоть и жаль своих дисков, там было почти полное собрание “44Magnum”.
- Ого. Где ты их взял?
- В магазине, конечно, - с достоинством отозвался Шульдих. И тут же, ухмыляясь, пояснил: - С наличными я так и не разобрался, зато узнал, как выглядит кредитка. Годится любой пластиковый прямоугольник - к примеру, ключ-карта из отеля…
- Копперфилд, мать твою, - буркнул Йоджи.
Следующим утром он отыскал дома старый кассетный плеер и захватил из машины пару любимых кассет. После ежедневной больничной рутины они с Шульдихом устроились на диване в холле (правила запрещали проводить “свободное время” в палате) и, поделив наушники плеера, врубили “Ezo”.
Шульдиху не сиделось на месте, он встряхивал головой, ерзал в такт музыке, то и дело задевая Йоджи то локтем, то плечом; хотелось схватить его, притиснуть к спинке дивана… просто чтобы успокоился.
В наушниках разлилось гитарное соло от Шойо Иида - может, и не самое выдающееся соло в истории отечественного хэви-метала, но оно пробирало до дрожи своей внезапной, почти неуместной нежностью и подспудной тревогой; Йоджи всегда ждал его с замиранием сердца, с нетерпением и какой-то странной опаской - будто каждый раз не был уверен, что всё получится как надо.
Но Шойо и на этот раз не подкачал.
- Погоди-ка. - Шульдих затих. - Как это называлось?
- “Fire Fire”.
- Давай еще раз.
Йоджи перемотал кассету, и они повторили заново: Шойо и Йоджи. И Шульдих.
- Еще?
- Ага. - Шульдих придвинулся ближе, так что его вечно растрепанные волосы пощекотали Йоджи щеку, и даже дыхание затаил.
Йоджи не отстранился.
Соло длилось чуть меньше чем полминуты - полминуты бессмертия, бесстрашия, безоглядной открытости. Дыхания в унисон.
- Нравится?
- Не особенно, - признался Шульдих. - Но мне хочется понять, почему тебя так цепляет…
Йоджи сорвал наушник, будто это был липкий датчик энцефалографа, и вскочил на ноги.
- Ладно, дальше сам.
- Да брось. - Шульдих скорчил мину. - Нормально же тусовались...
“Тусовались”? Помнится, раньше он так не выражался.
- Я здесь не для того, чтобы с тобой… тусоваться. - Йоджи отвернулся и решительно зашагал прочь - искать Аску. В конце концов, нигде не сказано, что он должен наблюдать за Шульдихом безотрывно, как нянька за младенцем.
И все-таки он побаивался оставлять Шульдиха надолго. По утрам уже на входе в клинику накрывало мутным, каким-то даже зловещим фоном - Йоджи решил бы, что дело в нем самом, но в дверях палаты это чувство достигало пика, после чего постепенно начинало спадать. Не выдержав, он спросил напрямую. Шульдих сложил вместе два пальца - указательный и средний - и, оттопырив большой, приставил к виску.
- Слишком много мыслей, - мрачно пояснил он, - к которым нельзя прислушиваться.
Йоджи передернулся, представив, что ему пришлось бы круглосуточно слушать мысли здешних обитателей: убийц, насильников, психопатов. Сашимы-людоеда, которого тянуло на человечину мучительно и непреодолимо, как беременную женщину на соленые огурчики. Ито, которого персонал больницы окрестил “Синей бородой” - тихого красивого парня, лучше всех крутившего бумажные букеты. По словам Аски, Ито задушил пятерых девушек. Тела их были найдены в разных районах Токио; в вагине у каждой - следы его спермы, на шее - отпечатки его пальцев. Он помнил, как занимался с ними любовью, но впадал в ступор при попытках выяснить, что было дальше.
Или одноглазого маньяка, повернутого на убийстве священников и монашек.
Были и те, о ком Аска отказалась рассказывать, заявив “Меньше знаешь - крепче спишь”. Йоджи не обиделся, понимая, что она права - да и не то чтобы ему так сильно хотелось знать. Хотя насчет его сна она могла не беспокоиться: пребывание в клинике без выходных выматывало настолько, что по ночам он спал как убитый. Препоручив агентство знакомому из Хэйвадзимы, тоже промышлявшему частным сыском, и доверив общение с бельгийским посольством Хирофуми Такатори, сам Йоджи возвращался домой только принять душ, проверить почту и, забравшись в постель, отрубиться на несколько часов - чтобы назавтра крутить всё то же колесо: нести свой бессменный караул при Шульдихе, иногда - если повезет - болтать с Аской, собирать розы и орхидеи на проволочном каркасе… стараться не думать, что будет дальше.
Время как будто остановилось.
Пока одним не по-осеннему ясным утром он не застал Шульдиха в кабинете медсестры. Тот сидел на крутящемся табурете, чуть запрокинув голову, и самозабвенно плел что-то о древних оккультных ритуалах, пока Аска заплетала ему французскую косу. Когда волосы его были туго стянуты назад, становилось заметно, что у корней они темнее. Тонкие подвижные брови хмурились, будто от боли или от солнца, а на губах играла легкая мечтательная улыбка.
Лиана, подумал Йоджи. Сочные листья, жесткий упругий ствол. Роскошные цветы. Чуткие, цепкие, всепроникающие корни.
Похоже, эта клиническая флористика все-таки сдвинула ему мозги набекрень.
Увидев его, Шульдих не шелохнулся, даже не распахнул полуприкрытых глаз, но улыбнулся шире.
- Привет. - Аска закрепила кончик косы медицинской резинкой и пригладила рыжие пряди, проводя пальцами от висков к затылку. - Ну вот, так-то лучше.
- Ты закончил? - спросил Йоджи. - Идем.
Наверно, голос его звучал странно, потому что Шульдих перестал скалиться, покорно слез с табурета и без расспросов и возражений побрел в палату.
Йоджи шел в паре шагов за ним, будто конвоир, злясь на него и себя - за собственную злость. Это было красиво - то, что он увидел там, в кабинете - нежно и мирно, и привело его в бешенство, вот почему он прикончил идиллию, и ему было жаль, он чувствовал себя виноватым, даже зная, что прав, и от этого злился еще больше.
Шульдих остановился вполоборота, следя, как он закрывает дверь.
- Знаешь, а она ничего. Я мог бы...
Йоджи ринулся к нему, сгреб за ворот больничной куртки. Одна из пуговиц с треском отлетела.
- Если ты, сука, хоть что-нибудь с ней… клянусь, я тебя брошу. Ноги моей здесь больше не будет. Я и так лезу из кожи вон - хватит плести вокруг меня паутину, ты, ебаный Спайдермен! Мутант недоделанный! Что еще тебе надо?!
Шульдих на секунду потерял равновесие, но устоял. Не вырываясь, легонько хлопнул его по рукам, как хлопают по плечу, чтобы привлечь внимание.
- Ничего, - ровно сказал он. - Считай, что свое вознаграждение ты уже отработал. Я не просил тебя… лезть из кожи вон.
- Нет. - Йоджи горько усмехнулся, отпуская его. - Конечно, не просил. Спасибо, что не заставил меня просить.
- А? Ты о чем?
- Да ладно, только не говори, что сам не в курсе своей… особенности. Как это работает? Ты настраиваешься на них или наоборот - подстраиваешь под себя? Внушаешь им? Ломаешь их волю?
Шульдих смотрел, изумленно приоткрыв рот. Круглые гайдзинские глаза распахнулись еще шире, по скулам разлилась краска.
- Я им нравлюсь, - с вызовом заявил он наконец. - Не приходило в голову?
“Тебе ли не знать, что приходит мне в голову,” - нарочито громко подумал Йоджи.
- Ты их зомбируешь, - сказал он. - Ебешь им мозги.
- И тебе?
Он пожал плечами, не зная, что ответить - и надо ли отвечать.
Лицо Шульдиха перекосилось.
- Что ж, можешь быть свободен, прямо сейчас. Ты мне больше не нужен.
- Поздно спохватился, - отрезал Йоджи. - Теперь не тебе решать, нужен или нет. Дождемся, пока твои родственники...
- Пошел. На хрен, - раздельно повторил Шульдих. Сдернув резинку, яростно тряхнул головой; волосы рассыпались, челка упала на глаза, он зло смахнул ее пальцами. - Уволен. Не заставляй меня… заставлять тебя.
- А ты попробуй. - Вопреки собственным угрозам Йоджи вдруг преисполнился твердой решимости довести дело до последней точки. Никуда он не уйдет.
Шульдих шагнул ближе, вплотную. Волосы его хранили аромат Аскиных духов. У Йоджи на секунду закружилась голова, под ногами стало зыбко.
- Не нарывайся, - тихо сказал Шульдих, приблизив губы к самому его уху. - А то ведь попробую. Ты думаешь, это всё… - Он отодвинулся и неопределенно повел рукой вокруг себя. - Думаешь, вы поймали меня?
“”Вы”?! Очнись, идиот, я на твоей стороне!” - хотел возразить Йоджи - но прикусил язык, вдруг ясно осознав, что это не так.
Да есть ли у Шульдиха хоть один настоящий союзник? Хоть кто-то, кого волновали бы не деньги, не исход борьбы с международным терроризмом, не торжество мифической “справедливости” - а судьба вот этого рыжего, непрошено наделенного опасной для всех способностью?
Хирофуми, возможно. Отчасти. В каком-то смысле.
А он, Йоджи… давно перестал понимать, на что надеется и чего добивается. На чьей он стороне.
В дверь постучали. Это было странно: санитары всегда входили без стука - не говоря о том, чтобы в любое время заглянуть в маленькое окошко на двери.
У Йоджи засосало под ложечкой от тревожного предчувствия. Он открыл, поскольку стоял ближе к выходу.
Крошечная палата мгновенно наполнилась народом. Йоджи узнал Хирофуми Такатори и Рана Фудзимию. Такатори был одет очень официально, в строгий серый костюм с галстуком; Фудзимия щеголял джинсами и колючим даже на вид непристойно-оранжевым свитером, которому для цельности образа не хватало только вышитой на груди надписи “Ебал я всё это”. Такатори вежливо поздоровался, с интересом глядя на Шульдиха, которого еще не видел так близко. Фудзимия ограничился хмурым кивком.
Другие двое - пожилой мужчина с кожаной папкой и молодая энергичная женщина с ноутбуком - представились как секретарь бельгийского посольства и его помощница. Она ловко, с деликатной осторожностью расчистила место на прикроватной тумбочке и, подключив ноутбук, начала возиться с настройками. Шульдих прислонился к стене, скрестив руки на груди; вид у него был почти такой же неприветливый, как у Фудзимии. Йоджи ошеломленно наблюдал за происходящим.
- Простите за внезапное вторжение, - вполголоса проговорил Хирофуми. - У нас хорошие новости.
Секретарь вынул из папки бумагу и зачитал ее вслух. Документ был составлен на английском и представлял собой заключение генетической экспертизы, достоверно подтвердившей отцовство гражданина Бельгии Патрика Тибо Ламара по отношению к человеку, именующему себя "Шульдихом". Поскольку наличие других детей у месье Ламара не установлено, из этого, в свою очередь, следует, что вышеупомянутый "Шульдих" является его пропавшим в октябре восемьдесят седьмого года сыном Рене Габриэлем Ламаром…
- О господи, - резко сказал Шульдих. - Ну конечно. Габриэль. Габе.
Все посмотрели на него. После небольшой паузы секретарь продолжил, сообщив, что связаться с матерью месье Ламара-младшего представителям посольства не удалось (он выверенным движением склонил голову, адресуя свое сожаление персонально Такатори-сану), поскольку та сменила страну проживания после развода в апреле восемьдесят девятого; но с отцом можно поговорить прямо сейчас.
Помощница секретаря развернула к Шульдиху экран ноутбука.
Шульдих заметно вздрогнул. Помедлив, демонстративно небрежно устроился на табурете, расставив ноги и свесив ладони между колен.
На экране всплыло гладкое усталое лицо мужчины лет пятидесяти. Он растерянно хмурился, вглядываясь в изображение камеры со своей стороны.
- Allô. Allô. Tu peux me voir?
Шульдих подался вперед, торопливым, каким-то девчоночьим жестом заправив волосы за уши.
- Salut... - Он осекся и кашлянул. - Salut, papa. Comment vas-tu?
Йоджи испытал глупый порыв подойти и положить руку ему на плечо.
Он потихоньку вышел из палаты и, пройдя по коридору, спустился на маленькую террасу, отведенную под курилку. Ветер сдувал огонек зажигалки, пришлось изрядно пощелкать колесиком, чтобы зажечь сигарету. Наконец Йоджи глубоко затянулся; облокотился о балюстраду, следя, как ветер раскачивает ветки деревьев.
Ну вот, подумал он, слава всем богам, дело закрыто - хотя, откровенно говоря, на этот раз вовсе не его стараниями. Само собой, он сделал, что мог; вот только совсем не чувствовал ни торжества, ни довольной усталости, какую приносили все прежние удачно распутанные дела. Скорее, он был измочален и опустошен, как чудом выжившая жертва тайфуна.
Разумеется, его часть работы еще не окончена. В ближайшие дни никто не заберет Шульдиха из клиники - а значит, надо как-то держаться, улаживать возникшие… разногласия, следить, чтобы тот не натворил глупостей на финальном отрезке пути.
Повторять себе, что всё к лучшему - или, по крайней мере, не так плохо, как могло бы быть.
Сзади послышались шаги. Йоджи обернулся.
Фудзимия остановился рядом с ним, прислонившись спиной к балюстраде, кивнул на сигарету:
- Можно?
Йоджи протянул ему пачку и зажигалку. Фудзимия вытряхнул сигарету на ладонь и, подбросив в воздух между двумя порывами ветра, поймал губами.
- Круто, - похвалил Йоджи. - С такими навыками странно, что вы своих не носите.
Фудзимия сдержанно усмехнулся:
- Я не курю. Почти. Мне просто нравится… уметь, понимаете?
- Да, - искренне сказал Йоджи.
С минуту каждый сосредоточенно тянул свою сигарету. Ветер подхватывал сизые облачка - то швырял обратно в лицо, то, смешав, относил в сторону.
Фудзимия заговорил первым:
- Знаете, сколько людей - детей в том числе - пропадает ежегодно в нашей стране? А во всем мире? А скольких из них мы возвращаем - живыми? - Он помедлил, затягиваясь; раздраженно отмахнулся от дыма. - И когда ты находишь того, кто мог бы чуть поправить эту дикую статистику - выясняется, что твари лучше бы умереть во младенчестве.
Йоджи молчал. Фудзимия оттолкнулся от балюстрады и раздавил окурок в пепельнице.
- Иногда я ненавижу свою работу, - слегка драматично подытожил он.
Йоджи вспомнил, как Шульдих держал его за руку тогда, в машине. И как перевязывал в ванной. Его манеру болтать на самые неожиданные темы; его неуемный аппетит, и рассыпчатый смех, и белесый шрам на животе - вероятно, след перенесенной в детстве операции...
- Иногда я ненавижу свою жизнь, - сказал он. - Но никто не предлагает мне другую.
tbc
-------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
* Игра слов: "eight p.m." (восемь вечера) звучит так же, как "ate PM" (съел премьер-министра)
Закрывать пост мне лень (да и вроде как смысла нет, вряд ли я буду еще что-то существенно менять, это предпоследняя глава), открывать предыдущие тоже лень - но если кому надо, дайте знать, я открою; а если нет, то и х с ним.
Те, кто читал с начала, могут освежить память, пройдя по тегу "Черновик".
Глава 7- Кудо, далеко собрался? Твоя смена еще не закончилась.
- Обожаю строгих цыпочек, - пробормотал он вполголоса, но так, чтобы она слышала.
Аска была, как обычно, слегка растрепана. Ей ужасно шло. Блестящие черные волосы, взмывающие при быстрой ходьбе полы белоснежного халата, деловитая бесцеремонность манер, острый взгляд и насмешливый изгиб губ - всё это и впрямь делало ее похожей на птицу, юркого хлопотливого стрижа.
Стрижи летают высоко - значит, будет солнце.
- Обедать, Мурасе-сан, с вашего позволения. Кстати, не знаешь какую-нибудь забегаловку поближе, чем “Харуна”? И желательно подешевле.
Обозванная забегаловкой “Харуна” на деле была довольно пафосным рестораном, который специализировался в основном на тофу. Салат с тофу и кунжутом, крем-суп из тофу; тофу, жаренный в кляре, суфле из тофу с петрушкой и шпинатом… на четвертый день этой диеты Йоджи страстно мечтал о миске вареного риса.
Еще хуже, что любая отлучка из клиники означала новый досмотр по возвращении. “Выложите всё из карманов. Снимите обувь. Выньте ремень из шлевок. Поднимите руки…” К черту рис - говорят, голодание даже полезно для здоровья.
- Тебя разве здесь не кормят? - удивилась Аска.
- Я пациент или сотрудник персонала? - вопросом на вопрос ответил он.
- Дерьмо собачье… - Она рассеянно нахмурилась. - Так, стой тут, никуда не уходи.
Каблуки ее лодочек зацокали по коридору, стремительно удаляясь. Йоджи постоял, от безделья теребя свисток на запястье. Остро не хватало сигареты.
Минут через десять Аска завершила вираж в том месте, откуда начала.
- Черт, меня уволят, вечно лезу не в свое дело. Ну, чего стоишь? Пошли.
Столовая находилась в соседнем здании, соединенном с корпусом "В" узкой закрытой галереей. В тесной, набитой людьми комнате стояла тишина, нарушаемая только стуком палочек да звуком работающих челюстей.
Шульдих любопытно вскинулся, увидев его. Йоджи сделал быстрый упреждающий жест, зная, что пациентам запрещено разговаривать за едой.
Вопреки опасениям, до сих пор Шульдих вел себя смирно - должно быть, пребывание в клинике отчасти напоминало ему прежнюю жизнь, в которой неясность будущего компенсировалась полным отсутствием забот о настоящем. А может, наоборот, всё это казалось ему чем-то вроде развлекательного квеста. “Проведи отпуск в лечебнице для опасных преступников! Профессиональные актеры, аутентичная еда, полное погружение в атмосферу…”
Йоджи отогнал мысль, что у Шульдиха в перспективе куда более суровый квест.
Он получил свою порцию и уселся на свободное место.
“Развей мои сомнения: что такое у меня в тарелке? Это съедобно?”
Бесцеремонное вторжение каждый раз заставляло вздрагивать. Но Йоджи терпел: что поделаешь - лишать человека права голоса и вправду негуманно, а в случае Шульдиха к тому же бессмысленно и опрометчиво.
“Идиот. - Он подцепил палочками горку клейкого риса, расцвеченного бурыми прожилками овощей. - Это чахан. Никогда не пробовал?”
“Бог миловал”. - Мысленный голос Шульдиха звучал оскорбленно, но палочки летали бойко.
Один из пациентов, внушительных размеров тип за столиком наискосок, опустил свои палочки и в упор уставился на Йоджи.
“Похоже, еще кого-то не устраивает местная еда. Этот толстяк скоро начнет пускать слюни на живых людей.”
“Какой толстяк? - с интересом переспросил Шульдих. - А, Годзилла?”
Йоджи закусил губу, чтобы не рассмеяться. Тип и впрямь напоминал Годзиллу - непропорционально маленькими кистями рук, абсолютно лысым черепом и тяжелым немигающим взглядом из-под полуопущенных век.
“Знаешь, что показывали часы, когда Годзилла съел премьер-министра?”
“Что?”
“Eight p.m.”*
Шульдих громко прыснул.
“Тихо ты! - всполошился Йоджи, не поднимая головы от тарелки. - Уже и пошутить нельзя...”
“Да брось, я же псих. Какое удовольствие быть психом, если тебе не позволяют вести себя неадекватно? А Сашима и вправду с удовольствием употребил бы тебя вместо этого… чахана. Он здесь за каннибализм.”
Йоджи поперхнулся.
“Ешь давай, - ехидно подбодрил Шульдих. - Того, кто не доедает обед, наказывают лишением ужина.”
Йоджи не знал, чему радоваться больше - что у Шульдиха отличный аппетит или что его собственный ужин будет уже дома.
Не спуская с него глаз, Сашима откинулся на стуле и оттянул резинку штанов. Вторая ладонь нырнула за пояс и вернулась, сжимая в кулаке кряжистый напряженный отросток. Кулак неторопливо, размеренно задвигался.
"Твою мать… - оторопело подумал Йоджи. - Этот ублюдок на меня дрочит!"
Он в жизни не испытывал такого унижения и самым позорным образом растерялся. Можно было попытаться привлечь внимание санитаров - но как объяснить им, что происходит?
“Черт, черт… что мне делать?!”
“Ну-у, не знаю… - раздумчиво отозвался Шульдих. - Тебе ведь не нужна моя помощь.”
Обидчивый засранец.
Сашима продолжал наяривать. Хлипкий столик не в силах был спрятать его грузную тушу, толстый живот, подпертый кулаком, как падающая башня - дорожным камнем. Йоджи не хотел смотреть, но не мог заставить себя отвернуться. Хуже всего был взгляд - тусклый неподвижный взгляд рептилии, внезапно отбросивший его на десяток лет назад…
...в темную комнату, где по стенам пляшут блики от телевизора; где он один на один с Хидео, а мама задерживается на работе или у врача; где он снова и снова ловит на себе такой взгляд, не совсем понимая его смысл, но всей кожей ощущая угрозу...
Усилием воли он стряхнул нахлынувший морок. Это было давно - настолько давно, что он почти забыл… Неважно. Так или иначе, придется справляться - самому.
Он всё равно не стал бы просить помощи у Шульдиха. Только не после того, что случилось с Ной Кикучи.
- Сашима! Эй, Сашима! - весело окликнул Шульдих. - Убери пушку, он мне нужен живым.
Кто-то засмеялся. Йоджи подавил порыв спрятать лицо в ладонях.
Сашима, надо сказать, и бровью не повел. К счастью, в этот момент раздался сигнал к окончанию обеда. Все разом отставили тарелки и поднялись. Йоджи ринулся к выходу в первых рядах, заслужив сердитый окрик одного из санитаров - они, как и охранники, не очень-то с ним церемонились. Шульдих вынырнул из толпы и пристроился рядом.
Следующей по расписанию шла трудотерапия. Каждый будний день пациентов собирали за длинным, составленным из нескольких столом, на который в строго определенном порядке выкладывались заранее нарезанные листы гофрированной бумаги и куски мягкой проволоки. Из этих заготовок по нехитрой инструкции собирались искусственные цветы.
Труд был скорее механическим, чем творческим, но Шульдих включился с неожиданным энтузиазмом. Йоджи никто не заставлял участвовать - но просто смотреть было скучно и даже, пожалуй, неловко, так что вскоре руки сами потянулись к заготовкам.
Это и вправду успокаивало.
Обматывая проволоку полоской зеленой бумаги, он мысленно ругал себя за недавнюю истерику. Знал бы кто, как мало он владеет собой - не говоря о том, чтобы держать в узде Шульдиха. Надо же было так рассыпаться из-за ерунды...
Разговаривать по-прежнему не полагалось - правила клиники предписывали полную сосредоточенность на текущих делах - слышался шелест бумаги да время от времени поскрипывали под тяжестью тел легкие пластиковые табуреты. Обычно в такие моменты Шульдих становился нарочито болтлив, но сегодня и он как-то примолк, выискивая в коробке красные и оранжевые лепестки, оставшиеся с прошлых дней. Вчера делали розы, позавчера тигровые лилии - вот и всё больничное разнообразие - теперь пришел черед нежно-голубых крокусов; и только Шульдих крутил большой, ядовито-яркий, фальшиво-пышный цветок неизвестного ботанике вида - но никто, казалось, не замечал этого.
Постепенно Йоджи расслабился, будто задремал наяву - спустя пару дней тренировки пальцы сами знали, что делать. Мысли тянулись ленивые, тусклые, как нитка слюны изо рта у дебила. Должно быть, он начинал привыкать к атмосфере клиники… нет, чего уж там: клиника начинала переваривать его, как любого из пациентов - ей ведь не объяснишь, что у него здесь особый статус.
Он помнил, что надо быть начеку - но понимание не вело к действию, будто какая-то связь в мозгу ослабла или расцепилась.
"Ш-ш-ш-х…" - вкрадчиво шептала бумага. "Т-с-с", - с сухим треском рвался скотч...
Что-то было не так.
В перекличке появился лишний голос.
Йоджи встрепенулся. Прислушавшись, он обнаружил источник звука: Сашима бормотал себе под нос, опасливо затихая, когда кто-нибудь из санитаров подходил ближе. Слов было не разобрать, но от резких взвинченных интонаций становилось не по себе. Казалось, он держится из последних сил, безнадежно проигрывая в споре с кем-то - или чем-то - невидимым, но ужасным.
“Это ты?” - встревоженно спросил Йоджи.
“Я-то тут при чем? - Шульдих насадил на проволоку лепесток оттенка ночного пожара. - Сашима шизофреник, на них иногда находит.”
Будто в подтверждение его слов Сашима завопил и, вскочив с опрокинувшегося табурета, нырнул под стол. Быстро пополз, пробираясь между ногами сидящих. Йоджи брезгливо отдернул ногу, почуяв прикосновение чужого тела.
Далеко Сашима не убежал: в торце стола его уже подстерегали санитары. Слаженным прицельным рывком, как рыбу из реки, выхватив несчастного психа из-под столешницы, поволокли по коридору.
"Ты в детстве забавлялся с насекомыми?" - ни с того ни с сего спросил Шульдих.
"Ага. В летнем лагере, в Чикура. - Еще до Хидео. До маминой болезни. Хорошее было время. - Там была прорва саранчи. Мы их ловили, сажали в банки - смотреть, как они… копошатся."
"Не жалко было?"
"Нет. Стремные твари. Прыгают, стрекочут. И глаза у них…"
Из коридора донесся истошный крик. Йоджи передернулся.
"Да что ты мне мозги пудришь?! Это же ты, да? Это ты! Перестань!"
Шульдих начал приклеивать в середину цветка нитяные тычинки.
"Как по-твоему, кто из нас больше стремная тварь - я или Сашима? - небрежно поинтересовался он. - Рассказать, на чем его взяли?"
Крик перешел в вой, исполненный такой боли и страха, что у Йоджи похолодела спина. Хотелось зажать уши, но он знал, что не имеет права отгораживаться. Его задача предотвращать такие вот ситуации - и что он делает? Несется на поводу, как ребенок, отправленный выгуливать ротвейлера!
“Немедленно прекрати, или я…”
Или - что?
"А может, самая стремная тварь - этот твой… Хидео? Встретить бы мне его тут…”
Вой стал глуше - очевидно, Сашиму заперли в одной из комнат - но всё равно просачивался сквозь тонкие стены, так что нельзя было не слышать.
Йоджи попытался найти горькое утешение в собственной ненависти. Что, если бы это и вправду был Хидео?
Глупо. Сашима - не Хидео. И пусть он даже хуже - тот ублюдок по крайней мере не жрал людей - пусть он сто раз заслужил свою агонию, но присутствовать при расправе над ним всё равно что смотреть, как издеваются над трупом: мерзко, грязно и совершенно зря.
Йоджи не хотел мести. Он хотел невозможного: чтобы всё опять стало хорошо.
Постепенно вой перешел в пронзительный скулеж, перемежаемый взрывами рыданий. Черт, да что же они не вколют ему успокоительное?!
Вкололи, наверно - просто не то или мало... они же не знают, с чем борются.
Шульдих с улыбкой поднял раскрытую ладонь, обхватив цветок за чашечку так, что стебель свисал между пальцев:
- Держи. Это тебе.
"Хватит, господи, хватит! Не могу больше…"
Шульдих похлопал глазами, улыбка его увяла. Он со вздохом уронил цветок в корзину для мусора.
Сашима замолчал.
“Я здесь долго не протяну”, - устало подумал Йоджи.
После этого случая он был особенно настороже, стараясь оберегать Шульдиха от любых возможных посягательств - поди знай, на что тот способен, если на кону окажутся его собственные честь и достоинство - но вскоре с некоторым замешательством осознал, что Шульдиху его покровительство - как собаке бантик.
Уже через пару дней пребывания тот знал по именам не только пациентов, но и персонал клиники. Даром что местный быт со всех сторон был нормирован и приведен к единому стандарту - оказалось, и тут можно стать исключением из правил. Какой бы унылой ни была казенная еда, зато в тарелку Шульдиху накладывали больше, чем остальным (Йоджи даже развеселился, обнаружив, что эта привилегия распространяется на них обоих). На прогулку в больничном дворе их выпускали первыми, а обратно заводили последними. Однажды Йоджи пришлось целый час лавировать между жухлыми клумбами, стараясь держаться подальше от одноглазого психа; в конце концов тот ловко загнал его в угол между забором и разросшимся кустом колючей акации и вежливо извинился за недавнее нападение. Он выглядел абсолютно безобидно и улыбался с мягкой доброжелательностью проповедника, предлагающего обсудить христианское всепрощение - а потом добавил, что Бог отказывается говорить с ним, поэтому приходится идти на крайние меры; и что когда-нибудь он, Джей, все-таки насыплет трусливому ублюдку соли на хвост.
- Я не держу зла. - Йоджи нащупал свисток на запястье, судорожно припоминая, какая на нем сегодня футболка. - Но с чего это тебе вздумалось извиняться?
- Он велел. - Одноглазый показал пальцем на скамейку, где Шульдих с безмятежным видом нежился на солнце. Голос его звучал почти благоговейно.
Даже телевизор в общем холле сменил репертуар и теперь вместо скучных документальных фильмов о природе крутил Дискавери и MTV. Шульдих оказался преданным фанатом азиатского харда и хэви. Йоджи с удивлением узнал, что бывшие хозяева телепата не одобряли музыку в целом и рок в частности.
- Ха-ха, ну и оставил же я им бомбу под матрасом… Хоть и жаль своих дисков, там было почти полное собрание “44Magnum”.
- Ого. Где ты их взял?
- В магазине, конечно, - с достоинством отозвался Шульдих. И тут же, ухмыляясь, пояснил: - С наличными я так и не разобрался, зато узнал, как выглядит кредитка. Годится любой пластиковый прямоугольник - к примеру, ключ-карта из отеля…
- Копперфилд, мать твою, - буркнул Йоджи.
Следующим утром он отыскал дома старый кассетный плеер и захватил из машины пару любимых кассет. После ежедневной больничной рутины они с Шульдихом устроились на диване в холле (правила запрещали проводить “свободное время” в палате) и, поделив наушники плеера, врубили “Ezo”.
Шульдиху не сиделось на месте, он встряхивал головой, ерзал в такт музыке, то и дело задевая Йоджи то локтем, то плечом; хотелось схватить его, притиснуть к спинке дивана… просто чтобы успокоился.
В наушниках разлилось гитарное соло от Шойо Иида - может, и не самое выдающееся соло в истории отечественного хэви-метала, но оно пробирало до дрожи своей внезапной, почти неуместной нежностью и подспудной тревогой; Йоджи всегда ждал его с замиранием сердца, с нетерпением и какой-то странной опаской - будто каждый раз не был уверен, что всё получится как надо.
Но Шойо и на этот раз не подкачал.
- Погоди-ка. - Шульдих затих. - Как это называлось?
- “Fire Fire”.
- Давай еще раз.
Йоджи перемотал кассету, и они повторили заново: Шойо и Йоджи. И Шульдих.
- Еще?
- Ага. - Шульдих придвинулся ближе, так что его вечно растрепанные волосы пощекотали Йоджи щеку, и даже дыхание затаил.
Йоджи не отстранился.
Соло длилось чуть меньше чем полминуты - полминуты бессмертия, бесстрашия, безоглядной открытости. Дыхания в унисон.
- Нравится?
- Не особенно, - признался Шульдих. - Но мне хочется понять, почему тебя так цепляет…
Йоджи сорвал наушник, будто это был липкий датчик энцефалографа, и вскочил на ноги.
- Ладно, дальше сам.
- Да брось. - Шульдих скорчил мину. - Нормально же тусовались...
“Тусовались”? Помнится, раньше он так не выражался.
- Я здесь не для того, чтобы с тобой… тусоваться. - Йоджи отвернулся и решительно зашагал прочь - искать Аску. В конце концов, нигде не сказано, что он должен наблюдать за Шульдихом безотрывно, как нянька за младенцем.
И все-таки он побаивался оставлять Шульдиха надолго. По утрам уже на входе в клинику накрывало мутным, каким-то даже зловещим фоном - Йоджи решил бы, что дело в нем самом, но в дверях палаты это чувство достигало пика, после чего постепенно начинало спадать. Не выдержав, он спросил напрямую. Шульдих сложил вместе два пальца - указательный и средний - и, оттопырив большой, приставил к виску.
- Слишком много мыслей, - мрачно пояснил он, - к которым нельзя прислушиваться.
Йоджи передернулся, представив, что ему пришлось бы круглосуточно слушать мысли здешних обитателей: убийц, насильников, психопатов. Сашимы-людоеда, которого тянуло на человечину мучительно и непреодолимо, как беременную женщину на соленые огурчики. Ито, которого персонал больницы окрестил “Синей бородой” - тихого красивого парня, лучше всех крутившего бумажные букеты. По словам Аски, Ито задушил пятерых девушек. Тела их были найдены в разных районах Токио; в вагине у каждой - следы его спермы, на шее - отпечатки его пальцев. Он помнил, как занимался с ними любовью, но впадал в ступор при попытках выяснить, что было дальше.
Или одноглазого маньяка, повернутого на убийстве священников и монашек.
Были и те, о ком Аска отказалась рассказывать, заявив “Меньше знаешь - крепче спишь”. Йоджи не обиделся, понимая, что она права - да и не то чтобы ему так сильно хотелось знать. Хотя насчет его сна она могла не беспокоиться: пребывание в клинике без выходных выматывало настолько, что по ночам он спал как убитый. Препоручив агентство знакомому из Хэйвадзимы, тоже промышлявшему частным сыском, и доверив общение с бельгийским посольством Хирофуми Такатори, сам Йоджи возвращался домой только принять душ, проверить почту и, забравшись в постель, отрубиться на несколько часов - чтобы назавтра крутить всё то же колесо: нести свой бессменный караул при Шульдихе, иногда - если повезет - болтать с Аской, собирать розы и орхидеи на проволочном каркасе… стараться не думать, что будет дальше.
Время как будто остановилось.
Пока одним не по-осеннему ясным утром он не застал Шульдиха в кабинете медсестры. Тот сидел на крутящемся табурете, чуть запрокинув голову, и самозабвенно плел что-то о древних оккультных ритуалах, пока Аска заплетала ему французскую косу. Когда волосы его были туго стянуты назад, становилось заметно, что у корней они темнее. Тонкие подвижные брови хмурились, будто от боли или от солнца, а на губах играла легкая мечтательная улыбка.
Лиана, подумал Йоджи. Сочные листья, жесткий упругий ствол. Роскошные цветы. Чуткие, цепкие, всепроникающие корни.
Похоже, эта клиническая флористика все-таки сдвинула ему мозги набекрень.
Увидев его, Шульдих не шелохнулся, даже не распахнул полуприкрытых глаз, но улыбнулся шире.
- Привет. - Аска закрепила кончик косы медицинской резинкой и пригладила рыжие пряди, проводя пальцами от висков к затылку. - Ну вот, так-то лучше.
- Ты закончил? - спросил Йоджи. - Идем.
Наверно, голос его звучал странно, потому что Шульдих перестал скалиться, покорно слез с табурета и без расспросов и возражений побрел в палату.
Йоджи шел в паре шагов за ним, будто конвоир, злясь на него и себя - за собственную злость. Это было красиво - то, что он увидел там, в кабинете - нежно и мирно, и привело его в бешенство, вот почему он прикончил идиллию, и ему было жаль, он чувствовал себя виноватым, даже зная, что прав, и от этого злился еще больше.
Шульдих остановился вполоборота, следя, как он закрывает дверь.
- Знаешь, а она ничего. Я мог бы...
Йоджи ринулся к нему, сгреб за ворот больничной куртки. Одна из пуговиц с треском отлетела.
- Если ты, сука, хоть что-нибудь с ней… клянусь, я тебя брошу. Ноги моей здесь больше не будет. Я и так лезу из кожи вон - хватит плести вокруг меня паутину, ты, ебаный Спайдермен! Мутант недоделанный! Что еще тебе надо?!
Шульдих на секунду потерял равновесие, но устоял. Не вырываясь, легонько хлопнул его по рукам, как хлопают по плечу, чтобы привлечь внимание.
- Ничего, - ровно сказал он. - Считай, что свое вознаграждение ты уже отработал. Я не просил тебя… лезть из кожи вон.
- Нет. - Йоджи горько усмехнулся, отпуская его. - Конечно, не просил. Спасибо, что не заставил меня просить.
- А? Ты о чем?
- Да ладно, только не говори, что сам не в курсе своей… особенности. Как это работает? Ты настраиваешься на них или наоборот - подстраиваешь под себя? Внушаешь им? Ломаешь их волю?
Шульдих смотрел, изумленно приоткрыв рот. Круглые гайдзинские глаза распахнулись еще шире, по скулам разлилась краска.
- Я им нравлюсь, - с вызовом заявил он наконец. - Не приходило в голову?
“Тебе ли не знать, что приходит мне в голову,” - нарочито громко подумал Йоджи.
- Ты их зомбируешь, - сказал он. - Ебешь им мозги.
- И тебе?
Он пожал плечами, не зная, что ответить - и надо ли отвечать.
Лицо Шульдиха перекосилось.
- Что ж, можешь быть свободен, прямо сейчас. Ты мне больше не нужен.
- Поздно спохватился, - отрезал Йоджи. - Теперь не тебе решать, нужен или нет. Дождемся, пока твои родственники...
- Пошел. На хрен, - раздельно повторил Шульдих. Сдернув резинку, яростно тряхнул головой; волосы рассыпались, челка упала на глаза, он зло смахнул ее пальцами. - Уволен. Не заставляй меня… заставлять тебя.
- А ты попробуй. - Вопреки собственным угрозам Йоджи вдруг преисполнился твердой решимости довести дело до последней точки. Никуда он не уйдет.
Шульдих шагнул ближе, вплотную. Волосы его хранили аромат Аскиных духов. У Йоджи на секунду закружилась голова, под ногами стало зыбко.
- Не нарывайся, - тихо сказал Шульдих, приблизив губы к самому его уху. - А то ведь попробую. Ты думаешь, это всё… - Он отодвинулся и неопределенно повел рукой вокруг себя. - Думаешь, вы поймали меня?
“”Вы”?! Очнись, идиот, я на твоей стороне!” - хотел возразить Йоджи - но прикусил язык, вдруг ясно осознав, что это не так.
Да есть ли у Шульдиха хоть один настоящий союзник? Хоть кто-то, кого волновали бы не деньги, не исход борьбы с международным терроризмом, не торжество мифической “справедливости” - а судьба вот этого рыжего, непрошено наделенного опасной для всех способностью?
Хирофуми, возможно. Отчасти. В каком-то смысле.
А он, Йоджи… давно перестал понимать, на что надеется и чего добивается. На чьей он стороне.
В дверь постучали. Это было странно: санитары всегда входили без стука - не говоря о том, чтобы в любое время заглянуть в маленькое окошко на двери.
У Йоджи засосало под ложечкой от тревожного предчувствия. Он открыл, поскольку стоял ближе к выходу.
Крошечная палата мгновенно наполнилась народом. Йоджи узнал Хирофуми Такатори и Рана Фудзимию. Такатори был одет очень официально, в строгий серый костюм с галстуком; Фудзимия щеголял джинсами и колючим даже на вид непристойно-оранжевым свитером, которому для цельности образа не хватало только вышитой на груди надписи “Ебал я всё это”. Такатори вежливо поздоровался, с интересом глядя на Шульдиха, которого еще не видел так близко. Фудзимия ограничился хмурым кивком.
Другие двое - пожилой мужчина с кожаной папкой и молодая энергичная женщина с ноутбуком - представились как секретарь бельгийского посольства и его помощница. Она ловко, с деликатной осторожностью расчистила место на прикроватной тумбочке и, подключив ноутбук, начала возиться с настройками. Шульдих прислонился к стене, скрестив руки на груди; вид у него был почти такой же неприветливый, как у Фудзимии. Йоджи ошеломленно наблюдал за происходящим.
- Простите за внезапное вторжение, - вполголоса проговорил Хирофуми. - У нас хорошие новости.
Секретарь вынул из папки бумагу и зачитал ее вслух. Документ был составлен на английском и представлял собой заключение генетической экспертизы, достоверно подтвердившей отцовство гражданина Бельгии Патрика Тибо Ламара по отношению к человеку, именующему себя "Шульдихом". Поскольку наличие других детей у месье Ламара не установлено, из этого, в свою очередь, следует, что вышеупомянутый "Шульдих" является его пропавшим в октябре восемьдесят седьмого года сыном Рене Габриэлем Ламаром…
- О господи, - резко сказал Шульдих. - Ну конечно. Габриэль. Габе.
Все посмотрели на него. После небольшой паузы секретарь продолжил, сообщив, что связаться с матерью месье Ламара-младшего представителям посольства не удалось (он выверенным движением склонил голову, адресуя свое сожаление персонально Такатори-сану), поскольку та сменила страну проживания после развода в апреле восемьдесят девятого; но с отцом можно поговорить прямо сейчас.
Помощница секретаря развернула к Шульдиху экран ноутбука.
Шульдих заметно вздрогнул. Помедлив, демонстративно небрежно устроился на табурете, расставив ноги и свесив ладони между колен.
На экране всплыло гладкое усталое лицо мужчины лет пятидесяти. Он растерянно хмурился, вглядываясь в изображение камеры со своей стороны.
- Allô. Allô. Tu peux me voir?
Шульдих подался вперед, торопливым, каким-то девчоночьим жестом заправив волосы за уши.
- Salut... - Он осекся и кашлянул. - Salut, papa. Comment vas-tu?
Йоджи испытал глупый порыв подойти и положить руку ему на плечо.
Он потихоньку вышел из палаты и, пройдя по коридору, спустился на маленькую террасу, отведенную под курилку. Ветер сдувал огонек зажигалки, пришлось изрядно пощелкать колесиком, чтобы зажечь сигарету. Наконец Йоджи глубоко затянулся; облокотился о балюстраду, следя, как ветер раскачивает ветки деревьев.
Ну вот, подумал он, слава всем богам, дело закрыто - хотя, откровенно говоря, на этот раз вовсе не его стараниями. Само собой, он сделал, что мог; вот только совсем не чувствовал ни торжества, ни довольной усталости, какую приносили все прежние удачно распутанные дела. Скорее, он был измочален и опустошен, как чудом выжившая жертва тайфуна.
Разумеется, его часть работы еще не окончена. В ближайшие дни никто не заберет Шульдиха из клиники - а значит, надо как-то держаться, улаживать возникшие… разногласия, следить, чтобы тот не натворил глупостей на финальном отрезке пути.
Повторять себе, что всё к лучшему - или, по крайней мере, не так плохо, как могло бы быть.
Сзади послышались шаги. Йоджи обернулся.
Фудзимия остановился рядом с ним, прислонившись спиной к балюстраде, кивнул на сигарету:
- Можно?
Йоджи протянул ему пачку и зажигалку. Фудзимия вытряхнул сигарету на ладонь и, подбросив в воздух между двумя порывами ветра, поймал губами.
- Круто, - похвалил Йоджи. - С такими навыками странно, что вы своих не носите.
Фудзимия сдержанно усмехнулся:
- Я не курю. Почти. Мне просто нравится… уметь, понимаете?
- Да, - искренне сказал Йоджи.
С минуту каждый сосредоточенно тянул свою сигарету. Ветер подхватывал сизые облачка - то швырял обратно в лицо, то, смешав, относил в сторону.
Фудзимия заговорил первым:
- Знаете, сколько людей - детей в том числе - пропадает ежегодно в нашей стране? А во всем мире? А скольких из них мы возвращаем - живыми? - Он помедлил, затягиваясь; раздраженно отмахнулся от дыма. - И когда ты находишь того, кто мог бы чуть поправить эту дикую статистику - выясняется, что твари лучше бы умереть во младенчестве.
Йоджи молчал. Фудзимия оттолкнулся от балюстрады и раздавил окурок в пепельнице.
- Иногда я ненавижу свою работу, - слегка драматично подытожил он.
Йоджи вспомнил, как Шульдих держал его за руку тогда, в машине. И как перевязывал в ванной. Его манеру болтать на самые неожиданные темы; его неуемный аппетит, и рассыпчатый смех, и белесый шрам на животе - вероятно, след перенесенной в детстве операции...
- Иногда я ненавижу свою жизнь, - сказал он. - Но никто не предлагает мне другую.
tbc
-------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
* Игра слов: "eight p.m." (восемь вечера) звучит так же, как "ate PM" (съел премьер-министра)
-
-
23.03.2020 в 21:59И в этом случае радоваться как-то не особо есть чему. Ну то есть да. статистику поправили, но... как-то... И дело даже не в том, что Шульдих какая-то уж особая тварь. С моей точки зрения завязанные на нем обстоятельства и все сопутствующие передряги никак не связаны с целью найти родственников. Все в разных направлениях и все случайно. Как в жизни.
Может это меня и сбивает?
Получилась не история, а как есть.
"Шульдих с улыбкой поднял раскрытую ладонь, обхватив цветок за чашечку так, что стебель свисал между пальцев:
- Держи. Это тебе.
"Хватит, господи, хватит! Не могу больше…"
Шульдих похлопал глазами, улыбка его увяла. "
Ага. Не угадал.
" Знаешь, а она ничего. Я мог бы...
Йоджи ринулся к нему, сгреб за ворот больничной куртки. Одна из пуговиц с треском отлетела.
- Если ты, сука, хоть что-нибудь с ней"
Мне кажется теперь Йоджи не угадал. Кажется Шульдих имел в виду посильное участие в романтическом настроении. Вообще кажется, что где-то Шульдих потерял чисто сексуальный интерес и заимел человеческий. И Йоджи то же. Словно отодвинули оба от себя.
-
-
24.03.2020 в 00:24Став ближе друг другу они перестали совпадать в чувствах, мыслях, эмоциях, желания.
-
-
24.03.2020 в 11:12Не угадал.
Да
Кажется Шульдих имел в виду посильное участие в романтическом настроении.
Ахаха, ну разве что в своем романтическом настроении) У него же всё через себя. "Я мог бы"... подружиться? влюбиться? трахнуть ее? Хотя последнего он бы Йоджи не озвучил, уж тут-то хватило бы соображения - но он же декларировал себя как
би"трахаю всё, что шевелится"))Вообще кажется, что где-то Шульдих потерял чисто сексуальный интерес и заимел человеческий. И Йоджи то же. Словно отодвинули оба от себя.
Да.
Во-первых, им тупо не до секса сейчас обоим; а уж Йоджи вообще в сложном положении с того момента, как Шульдих стал ему... небезразличен, скажем так. Поэтому да, проще "отодвинуть".
Irma~
Хм, а они разве когда-то совпадали?))
-
-
04.04.2020 в 18:59Тянула с прочтением. Хотелось как-то очистить голову. Но, кажется, это произойдёт ещё не скоро))
Какая страшная история на самом деле. В больнице так и вовсе над гнездом кукушки без подтекста, символизма... Откуда ты всё это знаешь?
Он хотел невозможного: чтобы всё опять стало хорошо.
О. Как эксперт (пардон) в вопросе: первая часть предложения всегда за гранью восприятия, абстракция, не пощупать, не покурить; вторая - реальность данная в ощущениях)) с этим можно жить и как-то двигаться дальше.
У тебя сложные отношения с этой историей? Всё будет не так, как тебе хотелось бы?
-
-
05.04.2020 в 08:01Какая страшная история на самом деле.
Для меня она страшная уже с момента похищения ребенка; да и Йоджи, как выяснилось, в детстве прошел по краю большой беды - не то чтобы его это совсем миновало, но могло-то получиться еще намного хуже. Вот эта тема беззащитности детей перед злонамеренностью взрослых - она для меня очень страшная и триггерная.
Получается, этот текст - в каком-то смысле сублимация триггеров))Откуда ты всё это знаешь?
Я когда-то уже рассказывала: я оч много гуглю,
а потом интерперетируюс этим можно жить и как-то двигаться дальше.
Ну, что, собственно, он и делает)
У тебя сложные отношения с этой историей? Всё будет не так, как тебе хотелось бы?
Нет. Немного спойлер)
-
-
05.04.2020 в 19:49Я когда-то уже рассказывала: я оч много гуглю, а потом интерперетирую В смысле, использую нагугленное не столько как источник информации, сколько как источник вдохновения.
Помню. Но всё равно удивительно: не "как живое", а живое.
Немного спойлер)
Блин! читать дальше