Driver picks the music, shotgun shuts his cakehole
Итак, у Маркуса ПТСР во всей красе: бессонница, кошмары, панические атаки; к тому же теперь он убежден, что и Томасу грозит опасность. Головой он понимает, что следовало бы рассказать Томасу о происходящем (а кстати, что происходит, Маркус? я пока не увидела никаких объективных признаков надвигающегося пиздеца, что случилось с принципом "сначала убедиться наверняка"?), но не может заставить себя, потому что тот слишком хорош для всего этого дерьма.
Томас, со своей стороны, продолжает деликатно, но неустанно стучаться в закрытую дверь.
И вот тут у меня происходит диссонанс.
Я более чем понимаю, почему Маркус запал на Томаса - было бы даже странно, если бы он ненет, я не имею в виду, что гомосексуалы по определению западают на любых симпатичных представителей своего пола 
но ради бога, это же Томас.
И в то же время мне хочется спросить: Томасито, дружище, тебе-то зачем этот хмырь? Мужчина, священник, на двадцать лет старше, наглухо ушибленный чем-то неизвестным. Стремный тип, который может весело поболтать с тобой о том, какую говенную музыку ты слушаешь - я не шучу, это в тексте - а потом ты находишь его в баре, вдребезги пьяным средь бела дня, и тебе приходится везти его домой и нянчить его похмелье...
Нахрена тебе это всё?
Потому что я пока не вижу в этом Маркусе... магнетизма. Той самой "харизмы", внутреннего стержня, силы, которая больше, чем он сам, света, который делает его таким прекрасным, что глаз не отвести...
Я не вижу, и мне остается только держать в уме канон и доверять симпатии Томаса.
Но если отвлечься от смущающего вопроса "зачем" - то, КАК он проявляет свое влечение, просто АААААА...
Эта деликатность, это неудержимое, но сдержанное желание прикасаться - снять ботинки, расстегнуть колоратку, погладить по щеке - и всё это под девизом “I just want you to be all right.”
Я расскажу тебе свой секрет. Возможно, потом ты тоже захочешь чем-нибудь поделиться... Нет? Ну ладно, может, в следующий раз.
Тебе надо отдохнуть. Отмени вечернюю мессу. Да, ты можешь. Не беспокойся ни о чем, я сам позвоню епископу. Поедем ко мне. Ложись на мою кровать.
Я не оттолкну тебя, Маркус, что бы ни случилось.
"- Ты должен стать мне родной матерью, - продолжал Карлсон. - Ты будешь меня уговаривать выпить горькое лекарство и обещаешь мне за это пять эре. Ты обернешь мне горло теплым шарфом. Я скажу, что он кусается, и только за пять эре соглашусь лежать с замотанной шеей."
Томас, со своей стороны, продолжает деликатно, но неустанно стучаться в закрытую дверь.
И вот тут у меня происходит диссонанс.
Я более чем понимаю, почему Маркус запал на Томаса - было бы даже странно, если бы он не
И в то же время мне хочется спросить: Томасито, дружище, тебе-то зачем этот хмырь? Мужчина, священник, на двадцать лет старше, наглухо ушибленный чем-то неизвестным. Стремный тип, который может весело поболтать с тобой о том, какую говенную музыку ты слушаешь - я не шучу, это в тексте - а потом ты находишь его в баре, вдребезги пьяным средь бела дня, и тебе приходится везти его домой и нянчить его похмелье...
Нахрена тебе это всё?
Потому что я пока не вижу в этом Маркусе... магнетизма. Той самой "харизмы", внутреннего стержня, силы, которая больше, чем он сам, света, который делает его таким прекрасным, что глаз не отвести...
Я не вижу, и мне остается только держать в уме канон и доверять симпатии Томаса.
Но если отвлечься от смущающего вопроса "зачем" - то, КАК он проявляет свое влечение, просто АААААА...
Эта деликатность, это неудержимое, но сдержанное желание прикасаться - снять ботинки, расстегнуть колоратку, погладить по щеке - и всё это под девизом “I just want you to be all right.” Я расскажу тебе свой секрет. Возможно, потом ты тоже захочешь чем-нибудь поделиться... Нет? Ну ладно, может, в следующий раз.
Тебе надо отдохнуть. Отмени вечернюю мессу. Да, ты можешь. Не беспокойся ни о чем, я сам позвоню епископу. Поедем ко мне. Ложись на мою кровать.
Я не оттолкну тебя, Маркус, что бы ни случилось.
"- Ты должен стать мне родной матерью, - продолжал Карлсон. - Ты будешь меня уговаривать выпить горькое лекарство и обещаешь мне за это пять эре. Ты обернешь мне горло теплым шарфом. Я скажу, что он кусается, и только за пять эре соглашусь лежать с замотанной шеей."