Driver picks the music, shotgun shuts his cakehole
Я просила, чтобы мне это написали, но никто не внял. Вам же хуже 
Пришлось опять самой ))
Ворнинги: АУ-дальше-некуда. Как обычно, "ни кульминации, ни смысла, ни развязки" ))))
Дисклаймер: Коясу-сан, это уже не ваше!
Большое спасибо Ирме - за имена и просто за то, что мне было с кем "об этом поговорить" )
Я могу сказать, но ты будешь смеяться.
Быть может, ты и есть моя удача, ты моя судьба,
Ты моя Фудзияма.
© В.Шахрин- Куда б ни смотрел -
А вижу только тебя,
О Фудзияма…
В первую минуту Йосип решил, что ему приснилось. Голова была тяжелой, и веки разлеплялись с трудом. Он приподнялся на локте и, заранее готовый к худшему, потянулся потрогать лоб лежащего рядом Шварца.
Лоб пылал, но по-змеиному неподвижный взгляд немца казался вполне осмысленным.
- Что? – спросил тот.
- Ты ночью бредил сильно, - сказал Йосип. – Я думал…
- Да нет, это я так… вспомнилось. Фудзияма – знаешь? Священная гора японцев. Говорят, если подняться на ее вершину, обретешь счастье и удачу, и весь мир окажется у твоих ног.
- Ты в это веришь? – хмыкнул Йосип.
- Не поверю, пока не проверю, - в тон ему отозвался Шварц. – Давно хочу попробовать. Я в детстве даже из дома пару раз убегал – всё хотел добраться до Японии.
- И что? – с интересом спросил Йосип.
- Ясно, что - поймали да всыпали как следует. – Шварц помолчал, снова прикрыв глаза. - Кто в городе? Ваши, наши?
- Вчера григорьевцы были, - усмехнулся Йосип. – А сегодня – поди знай...
- Уходить надо. Пока такая неразбериха, да пока морозы не ударили.
- Надо, - согласился Йосип. – Поправляйся скорей. Не на себе же мне тебя тащить.
Вставать не хотелось, но на холодном полу чужой квартиры не больно-то разнежишься. Йосип спустился во двор к сортиру, умылся на колонке, стараясь не забрызгать одежду, и набрал воды во флягу. Где-то за горизонтом приглушенно погромыхивало – было бы лето, решил бы, что гроза.
Устроившись на подоконнике лестничной клетки, он с горьким наслаждением высмолил последнюю, заботливо припасенную на утро папиросу, а потом шмыгнул обратно в комнату.
Шварц беспокойно метался на подстеленной шинели. Йосип помог ему сесть и протянул фляжку. Тот жадно глотнул – рука тряслась, и вода потекла по подбородку. Длинные нечесаные волосы упали на лицо, прилипли к губам. Йосип потянулся убрать их, но Шварц нетерпеливо мотнул головой. Потом вернул фляжку и, страдальчески морщась, попросил:
- Обрежь ты их, бога ради. Сил моих нет...
Йосип растерялся: волос было почему-то жалко. Они были последним, что осталось от прежнего Шульдиха, в студенческом пальто с блестящими латунными пуговицами и белом шелковом кашне – щеголя, которого Йосипу хотелось прикончить уже из одной только зависти…
Белое кашне кануло в лету не опозоренным, а вот волосам пришлось гораздо хуже: давно не мытые пряди засалились, местами сбились в колтуны и кишмя кишели паразитами.
- Чем я обрежу? – пробормотал он.
- Нож есть?
Порывшись в вещмешке, Йосип достал складной перочинный нож с целлулоидной ручкой. Раскрыл, подушечкой пальца проверил остроту. Шварц внимательно следил, не отводя глаз.
Йосип опустился на колени позади него, собрал рыжие патлы в кулак и, задержав дыхание, полоснул ножом снизу вверх. Немец яростно зашипел, но не дернулся.
С одного раза не получилось, пришлось кромсать по частям. Закончив, Йосип отнес волосы в мертвое устье печи, подсунул снизу пустую папиросную пачку и чиркнул спичкой. Ворох полыхнул ярко-рыжим* и скоро рассыпался в пепел, оставив после себя удушливую вонь.
Вот и вся красота. И не светит, и не греет…
Зябко передернув плечами, Йосип вернулся под бок к Шварцу – тот горел огнем; между шинелью и Родионовой кожанкой скопилось знобкое лихорадочное тепло.
Знай Родион, кто теперь укрывается его кожанкой - наверно, в могиле перевернулся бы.
А может, и нет…
- У них же там царь, - задумчиво проговорил Йосип, возвращаясь к прежней теме.
- Император, - поправил Шварц.
- Один черт, - пренебрежительно отмахнулся Йосип. - А едят они там что?
- Что?
- Саранчу всякую.
- Чушь какая, - фыркнул Шварц. – Рис они едят. Овощи – редьку, капусту… Рыбу еще. – Он подождал, пока Йосип насладится возникшими в голове картинками, и злорадно добавил: - Правда, иногда сырую, а иногда – смертельно ядовитую.
Йосип скривился.
- Русский человек не может такое есть, - твердо заявил он.
Желудок несогласно буркнул; в последнее время он казался Йосипу отдельным существом со своим собственным, брюзгливым и склочным нравом. Его голодные жалобы досаждали, как ночные стоны Шварца – Йосип искренне сочувствовал обоим, но почти ничем не мог помочь.
- Это ты, что ли, русский? – Шварц хохотнул. – Ох, Йоська, жидовская ты морда…
- У меня отец русский был, - упрямо сказал Йосип. – Кудов Николай, инженер-путеец. В Луганске работал. Наградной жетон имел, между прочим.
- Офонареть, - глумливо восхитился Шварц. - Что же, такой завидный жених не мог себе русскую найти?
- Много ты понимаешь…
- А ты?
- Что?
- Девка-то была у тебя?
- Не твое дело.
Шварц ухватил его за лацканы пиджака и с неожиданной силой дернул на себя. Губы у него были сухие и горячие, а во рту стоял дурной привкус болезни. Йосип ошеломленно замычал, упираясь ладонью ему в грудь - больше для равновесия, чем в попытке оттолкнуть.
- Была-а… - с непонятным удовлетворением протянул Шварц, отпуская его.
- Не твое дело, - сердито повторил Йосип.
- Совершенно не мое, - подтвердил Шварц. - Красивая?
- Да уж покрасивей тебя.
- Невелико достоинство… - Он ухмыльнулся, скользнув пятерней по неровным прядям остриженных волос. Задержал руку, провел медленней, будто пытаясь наощупь определить, как он теперь выглядит.
- Отрастут, - неловко сказал Йосип. – Живы будем – отрастут.
- Ага, - рассеянно согласился Шварц. – Говорят, и после смерти растут еще…
Йосип взял его за тощее плечо и рывком притянул к себе.
Глаза Шварца оказались так близко, что почти слились в один; похожие на медную проволоку ресницы торчали в разные стороны, пересекаясь на фоне пестрой радужки, в центре которой зиял бездонный, как колодец, зрачок. Чужое сердце отчаянно билось в грудь Йосипу, будто просило впустить. Или, наоборот – выпустить.
Йосип вздохнул и разжал руки.
Шварц медленно отстранился и снова улегся на спину.
- Вот дурак-то, - ровно проговорил он, глядя в потолок.
- Я пойду. – Йосип повозился, стараясь не сдвинуть кожанку, и поднялся на ноги. – Попробую хлеба раздобыть. – Подумав, с надеждой добавил: - И папирос.
Не поворачивая головы, Шварц цепко ухватил его за штанину.
- Не бзди, немчура, - сказал Йосип. – Вернусь я.
- Нож оставь.
Йосип понимал, что в просьбе есть резон: замок на двери был взломан еще до них, и в квартиру мог попасть кто угодно – от стаи бродячих собак до какого-нибудь наивного, но оттого не менее опасного мародера.
- Я тебе наган оставлю, - решил он.
- Щедро… - хмыкнул Шварц.
- От ножа тебе все равно сейчас толку мало. – Йосип вытащил из-за ремня наган и протянул ему рукояткой вперед.
Шварц потянулся было к дверце барабана, но открывать не стал.
- Патронов сколько?
- Два, - слегка виновато сказал Йосип.
- Хорошо. – Шварц кивнул и, спрятав руку с револьвером под полу кожанки, закрыл глаза. Йосип подобрал оставленный на полу нож, раскрыл до половины и привычным движением сунул лезвие между ремнем и поясом брюк.
Запнувшись о порог, он неуклюже вывалился на лестницу. Голова слегка кружилась не то от голода, не то от тоски по табаку; было весело и печально, и до слёз жалко всех: себя, Аксюту, Шульдиха, Родиона – хотелось обнять весь этот глупый, страшный, покореженный мир – и еще немного стыдно за то, что он, Йосип Кудов, может быть так счастлив в этом несчастном мире.
Теперь он знал, зачем всё. Почему он не сдох в жалких потугах отомстить за Аксюту, не лег замертво под обстрелами и выжил в отряде. «Живи», - сказал Родион, да вот не успел объяснить – для чего. Но теперь Йосип знал.
До Самары на барже, прикинул он, а оттуда рукой подать до Миасса. Может быть, там поезда еще ходят. Может быть, их не ссадят и не прихлопнут, как мух, на первой же станции. Может быть…
В крови и грязи последних дней он потерял границы возможного - вокруг творилось такое, что еще недавно казалось просто немыслимым. Но сегодня в этом море беды вдруг показался маяк.
Виктор Шварц по прозвищу Шульдих – злой, придурковатый, чудесный – должен увидеть свою Фудзияму.
Йосип поплотнее запахнул полы пиджака и зашагал в сторону центра, стараясь держаться подальше от людных улиц.
Куда б ни смотрел -
А вижу только тебя…
*Если чьи-то волосы бросить в огонь, и они загорятся ярко - это знак, что он будет жить долго. Чем ярче пламя, тем дольше жизнь. (Народная примета)
Пришлось опять самой ))Ворнинги: АУ-дальше-некуда. Как обычно, "ни кульминации, ни смысла, ни развязки" ))))
Дисклаймер: Коясу-сан, это уже не ваше!
Большое спасибо Ирме - за имена и просто за то, что мне было с кем "об этом поговорить" )
Я могу сказать, но ты будешь смеяться.
Быть может, ты и есть моя удача, ты моя судьба,
Ты моя Фудзияма.
© В.Шахрин- Куда б ни смотрел -
А вижу только тебя,
О Фудзияма…
В первую минуту Йосип решил, что ему приснилось. Голова была тяжелой, и веки разлеплялись с трудом. Он приподнялся на локте и, заранее готовый к худшему, потянулся потрогать лоб лежащего рядом Шварца.
Лоб пылал, но по-змеиному неподвижный взгляд немца казался вполне осмысленным.
- Что? – спросил тот.
- Ты ночью бредил сильно, - сказал Йосип. – Я думал…
- Да нет, это я так… вспомнилось. Фудзияма – знаешь? Священная гора японцев. Говорят, если подняться на ее вершину, обретешь счастье и удачу, и весь мир окажется у твоих ног.
- Ты в это веришь? – хмыкнул Йосип.
- Не поверю, пока не проверю, - в тон ему отозвался Шварц. – Давно хочу попробовать. Я в детстве даже из дома пару раз убегал – всё хотел добраться до Японии.
- И что? – с интересом спросил Йосип.
- Ясно, что - поймали да всыпали как следует. – Шварц помолчал, снова прикрыв глаза. - Кто в городе? Ваши, наши?
- Вчера григорьевцы были, - усмехнулся Йосип. – А сегодня – поди знай...
- Уходить надо. Пока такая неразбериха, да пока морозы не ударили.
- Надо, - согласился Йосип. – Поправляйся скорей. Не на себе же мне тебя тащить.
Вставать не хотелось, но на холодном полу чужой квартиры не больно-то разнежишься. Йосип спустился во двор к сортиру, умылся на колонке, стараясь не забрызгать одежду, и набрал воды во флягу. Где-то за горизонтом приглушенно погромыхивало – было бы лето, решил бы, что гроза.
Устроившись на подоконнике лестничной клетки, он с горьким наслаждением высмолил последнюю, заботливо припасенную на утро папиросу, а потом шмыгнул обратно в комнату.
Шварц беспокойно метался на подстеленной шинели. Йосип помог ему сесть и протянул фляжку. Тот жадно глотнул – рука тряслась, и вода потекла по подбородку. Длинные нечесаные волосы упали на лицо, прилипли к губам. Йосип потянулся убрать их, но Шварц нетерпеливо мотнул головой. Потом вернул фляжку и, страдальчески морщась, попросил:
- Обрежь ты их, бога ради. Сил моих нет...
Йосип растерялся: волос было почему-то жалко. Они были последним, что осталось от прежнего Шульдиха, в студенческом пальто с блестящими латунными пуговицами и белом шелковом кашне – щеголя, которого Йосипу хотелось прикончить уже из одной только зависти…
Белое кашне кануло в лету не опозоренным, а вот волосам пришлось гораздо хуже: давно не мытые пряди засалились, местами сбились в колтуны и кишмя кишели паразитами.
- Чем я обрежу? – пробормотал он.
- Нож есть?
Порывшись в вещмешке, Йосип достал складной перочинный нож с целлулоидной ручкой. Раскрыл, подушечкой пальца проверил остроту. Шварц внимательно следил, не отводя глаз.
Йосип опустился на колени позади него, собрал рыжие патлы в кулак и, задержав дыхание, полоснул ножом снизу вверх. Немец яростно зашипел, но не дернулся.
С одного раза не получилось, пришлось кромсать по частям. Закончив, Йосип отнес волосы в мертвое устье печи, подсунул снизу пустую папиросную пачку и чиркнул спичкой. Ворох полыхнул ярко-рыжим* и скоро рассыпался в пепел, оставив после себя удушливую вонь.
Вот и вся красота. И не светит, и не греет…
Зябко передернув плечами, Йосип вернулся под бок к Шварцу – тот горел огнем; между шинелью и Родионовой кожанкой скопилось знобкое лихорадочное тепло.
Знай Родион, кто теперь укрывается его кожанкой - наверно, в могиле перевернулся бы.
А может, и нет…
- У них же там царь, - задумчиво проговорил Йосип, возвращаясь к прежней теме.
- Император, - поправил Шварц.
- Один черт, - пренебрежительно отмахнулся Йосип. - А едят они там что?
- Что?
- Саранчу всякую.
- Чушь какая, - фыркнул Шварц. – Рис они едят. Овощи – редьку, капусту… Рыбу еще. – Он подождал, пока Йосип насладится возникшими в голове картинками, и злорадно добавил: - Правда, иногда сырую, а иногда – смертельно ядовитую.
Йосип скривился.
- Русский человек не может такое есть, - твердо заявил он.
Желудок несогласно буркнул; в последнее время он казался Йосипу отдельным существом со своим собственным, брюзгливым и склочным нравом. Его голодные жалобы досаждали, как ночные стоны Шварца – Йосип искренне сочувствовал обоим, но почти ничем не мог помочь.
- Это ты, что ли, русский? – Шварц хохотнул. – Ох, Йоська, жидовская ты морда…
- У меня отец русский был, - упрямо сказал Йосип. – Кудов Николай, инженер-путеец. В Луганске работал. Наградной жетон имел, между прочим.
- Офонареть, - глумливо восхитился Шварц. - Что же, такой завидный жених не мог себе русскую найти?
- Много ты понимаешь…
- А ты?
- Что?
- Девка-то была у тебя?
- Не твое дело.
Шварц ухватил его за лацканы пиджака и с неожиданной силой дернул на себя. Губы у него были сухие и горячие, а во рту стоял дурной привкус болезни. Йосип ошеломленно замычал, упираясь ладонью ему в грудь - больше для равновесия, чем в попытке оттолкнуть.
- Была-а… - с непонятным удовлетворением протянул Шварц, отпуская его.
- Не твое дело, - сердито повторил Йосип.
- Совершенно не мое, - подтвердил Шварц. - Красивая?
- Да уж покрасивей тебя.
- Невелико достоинство… - Он ухмыльнулся, скользнув пятерней по неровным прядям остриженных волос. Задержал руку, провел медленней, будто пытаясь наощупь определить, как он теперь выглядит.
- Отрастут, - неловко сказал Йосип. – Живы будем – отрастут.
- Ага, - рассеянно согласился Шварц. – Говорят, и после смерти растут еще…
Йосип взял его за тощее плечо и рывком притянул к себе.
Глаза Шварца оказались так близко, что почти слились в один; похожие на медную проволоку ресницы торчали в разные стороны, пересекаясь на фоне пестрой радужки, в центре которой зиял бездонный, как колодец, зрачок. Чужое сердце отчаянно билось в грудь Йосипу, будто просило впустить. Или, наоборот – выпустить.
Йосип вздохнул и разжал руки.
Шварц медленно отстранился и снова улегся на спину.
- Вот дурак-то, - ровно проговорил он, глядя в потолок.
- Я пойду. – Йосип повозился, стараясь не сдвинуть кожанку, и поднялся на ноги. – Попробую хлеба раздобыть. – Подумав, с надеждой добавил: - И папирос.
Не поворачивая головы, Шварц цепко ухватил его за штанину.
- Не бзди, немчура, - сказал Йосип. – Вернусь я.
- Нож оставь.
Йосип понимал, что в просьбе есть резон: замок на двери был взломан еще до них, и в квартиру мог попасть кто угодно – от стаи бродячих собак до какого-нибудь наивного, но оттого не менее опасного мародера.
- Я тебе наган оставлю, - решил он.
- Щедро… - хмыкнул Шварц.
- От ножа тебе все равно сейчас толку мало. – Йосип вытащил из-за ремня наган и протянул ему рукояткой вперед.
Шварц потянулся было к дверце барабана, но открывать не стал.
- Патронов сколько?
- Два, - слегка виновато сказал Йосип.
- Хорошо. – Шварц кивнул и, спрятав руку с револьвером под полу кожанки, закрыл глаза. Йосип подобрал оставленный на полу нож, раскрыл до половины и привычным движением сунул лезвие между ремнем и поясом брюк.
Запнувшись о порог, он неуклюже вывалился на лестницу. Голова слегка кружилась не то от голода, не то от тоски по табаку; было весело и печально, и до слёз жалко всех: себя, Аксюту, Шульдиха, Родиона – хотелось обнять весь этот глупый, страшный, покореженный мир – и еще немного стыдно за то, что он, Йосип Кудов, может быть так счастлив в этом несчастном мире.
Теперь он знал, зачем всё. Почему он не сдох в жалких потугах отомстить за Аксюту, не лег замертво под обстрелами и выжил в отряде. «Живи», - сказал Родион, да вот не успел объяснить – для чего. Но теперь Йосип знал.
До Самары на барже, прикинул он, а оттуда рукой подать до Миасса. Может быть, там поезда еще ходят. Может быть, их не ссадят и не прихлопнут, как мух, на первой же станции. Может быть…
В крови и грязи последних дней он потерял границы возможного - вокруг творилось такое, что еще недавно казалось просто немыслимым. Но сегодня в этом море беды вдруг показался маяк.
Виктор Шварц по прозвищу Шульдих – злой, придурковатый, чудесный – должен увидеть свою Фудзияму.
Йосип поплотнее запахнул полы пиджака и зашагал в сторону центра, стараясь держаться подальше от людных улиц.
Куда б ни смотрел -
А вижу только тебя…
*Если чьи-то волосы бросить в огонь, и они загорятся ярко - это знак, что он будет жить долго. Чем ярче пламя, тем дольше жизнь. (Народная примета)
Или слэшера? Неважно )))
И еще чуть-чуть Кена. 
my fandom, несмотря на все мои - и фандома - взбрыки и бурления известных субстанций ) А еще больше I 